Бомба в Эшворд-холле
Шрифт:
И, может быть, хорошо, что она, Грейси, порвала с Финном Хеннесси, когда еще можно без злости думать об оранжерее с хризантемами и вспоминать прикосновение его губ. Лучше не знать чересчур много обо всем остальном и не думать о пропасти, которая их теперь разделяет. Не все на свете можно объяснить. Чем больше знаешь, тем хуже оно становится. То, что было в них лучшего, слилось у них в воображении, и на этом все закончилось.
Шарлотта проснулась внезапно, как от толчка. Занавеси на окнах оставались еще задернуты, но, наверное, было уже позднее утро. Питт ушел, и шагов горничных на лестничных площадках
А потом миссис Питт вспомнила о событиях этой ночи – как ее разбудил Томас и они долго все обсуждали, а потом были Джастина и Пирс, и ее собственное участие в их судьбе, и то, как муж сначала сердился и волновался, и его нежное прикосновение после всего…
Не только у Пирса прежний мир лежал теперь вокруг него в развалинах. В каком-то, пусть и менее значительном, смысле Грейси переживала то же самое. Хотелось бы Шарлотте чем-нибудь ей помочь, но она знала, что ничего не может сделать. Такую боль нельзя унять никакими средствами – надо лишь молчать. Никогда не следует убеждать страдающего человека, что все это пустяки, что на самом деле он не страдает и что все к лучшему в этом лучшем из миров. А главное, никогда не надо говорить, что вам известно, что и как он чувствует. Даже если вы испытали то же самое, вы – другой человек. Каждая боль, каждое страдание по-своему уникально и не похоже ни на какое другое.
Шарлотта медленно выбралась из постели, чувствуя себя так, словно у нее прямо сейчас, сию минуту, отвалится голова, если она не будет очень осторожна. Нужно было как-то одеться. Остальные еще не знают, кто убил Эйнсли Гревилла и Лоркана Макгинли, – по крайней мере, официально об этом не сообщали. У женщины сжалось сердце при мысли, что убийцей, уже почти несомненно, является Падрэг Дойл и о горе, которое это известие принесет его близким.
Надо собрать все мужество, чтобы достойно справиться со сложностями, которые при этом возникнут. Юдора будет потрясена. Томас станет разрываться между сочувствием к этой даме, жаждой ей помочь и чувством вины из-за того, что именно ему придется разоблачить убийцу.
Шарлотте очень бы хотелось также сказать Юдоре, что это ее личное горе: пусть она сама справляется с ним как знает. Томас не виноват, что она не сумела создать близких отношений с сыном и что ее муж оказался жестокосердым манипулятором людьми, а брат – убийцей.
Но если быть совершенно честной, то миссис Питт переживала совсем из-за другого – из-за того, что миссис Гревилл умела страдать с изяществом, сохраняя обаяние, и что в своей потребности опереться на кого-нибудь она отбирает у нее, Шарлотты, часть души Томаса. Ту часть, на которую, по мнению жены суперинтенданта, могла претендовать только она сама. И стоило признаться, что мнение это было не очень похвальным.
Вода в кувшинах почти остыла. Может, позвонить, чтобы принесли горячую? Впрочем, можно удовольствоваться и этой, тем более что от холодной она скорее проснется.
Открылась дверь. На пороге возник Питт.
– Проснулась, – вздохнул он, увидев умывающуюся супругу, и тут же нахмурился. – Как ты себя чувствуешь? – Закрыв дверь, подошел к ней. – Выглядишь ужасно.
– Спасибо, – с раздражением ответила Шарлотта, откинув со лба волосы и стараясь нащупать полотенце, не открывая глаз.
Томас подал ей его.
– И
– Эмили ужасно боится за Джека…
– Знаю. – Полицейский откинул ей волосы со лба. – У нее для этого есть очень серьезные основания.
В дверь постучали. Питт неохотно отозвался. Он думал, что это Грейси, но в комнату заглянул Джек.
– Корнуоллис на телефоне, хочет с тобой поговорить.
Суперинтендант вздохнул.
– В библиотеке, – добавил хозяин дома. Вид у него был сочувственный. Он взглянул на Шарлотту, грустно улыбнулся и последовал за Томасом.
Питт сошел вниз, чувствуя усталость и предвкушая неприятный разговор. Он не может сказать Корнуоллису ничего, что тот хотел бы услышать. И все же это было не так важно. Где-то в глубине души суперинтендант все равно чувствовал облегчение, словно неудобный, саднящий узел вдруг развязался. Нет, он никогда не понимал Шарлотту до конца. И не желал понимать. Иначе ему в конце концов стало бы с ней скучно. Да, он всегда будет желать, чтобы она была более уязвимой, более зависимой от его силы и мнения, более предсказуемой в своих поступках. Но ведь тогда она не была бы такой душевно щедрой, мужественной и честной по отношению к нему, а он не хотел платить такую высокую цену за незначительный эмоциональный комфорт. Его жена не могла быть всем, чем Томас хотел бы ее видеть, как и он сам не мог быть всем для нее. Но и того, что они способны дать друг другу, – предостаточно. Чаша их общего бытия полна искрометной, переливающейся через край живительной влагой. Все остальное – мелочи, не стоящие внимания. Можно о них забыть или научиться жить без них.
Суперинтендант вошел в библиотеку и взял трубку:
– Доброе утро, сэр.
На другом конце раздался внятный голос Джона Корнуоллиса, отчетливо выговаривающего каждое слово:
– Доброе утро, Питт. Как поживаете? Что у вас происходит?
Томас уже безотчетно принял решение, касающееся Джастины.
– Мы тщательно обследовали тело Гревилла, сэр, – ответил полицейский. – Он не утонул. Он был убит очень искусным ударом по шее. Это профессиональный убийца, или, по крайней мере, человек, очень хорошо знающий, как управляться с подобными делами.
– Вряд ли стоит этому удивляться, – разочарованно ответил его начальник. – Это лишь подтверждает то, что мы и так предполагали. Мы не можем задерживать всех этих людей в Эшворд-холле слишком долго. А это значит, что они смогут оставаться там до завтра или, самое позднее, до послезавтра, причем даже это может оказаться мне не по силам. А еще мы не можем больше хранить в тайне то, что произошло. Завтра должно быть опубликовано сообщение о конференции. Я не могу задержать его больше чем на сутки.
– Да, знаю, – ответил Томас тихо. – Я знаю о том, что произошло, больше, чем раньше, но у меня еще нет явных свидетельств того, кто это совершил.
И Питт рассказал Джону о Финне Хеннесси и динамите.
– И вы не сможете еще что-нибудь вытянуть из него, – сказал помощник комиссара полиции, но не с вопросительной, а с утверждающей интонацией, словно и так не сомневался, что именно таким будет ответ Томаса.
– Пока не вытянул, – ответил суперинтендант, но в его сознании затеплился огонек надежды, еще очень слабый, едва различимый.