Бомба в Эшворд-холле
Шрифт:
Падрэг заморгал и едва заметно улыбнулся.
И внезапно разговор стал более непринужденным. Миссис Питт почувствовала себя немного раскованней. К тому моменту, как к ним присоединились Лоркан и Карсон О’Дэй, в столовой иногда даже звучали легкие смешки. Так было и когда вошел Пирс.
Вскоре появились Джек, Эмили и Томас, и, по крайней мере, стало казаться, что все заняты каким-то общим делом.
О’Дэй был, по-видимому, настроен очень оптимистично, а может быть, просто стремился создать такое впечатление.
– Вы когда-нибудь бывали в Египте? – с любопытством спросил он у Джека. – Я недавно прочел несколько в высшей степени интересных писем о поездке туда. Письма старинные. И мне
14
Флоренс Найтингейл (1820–1910) – сестра милосердия и общественный деятель, основательница профессии санитарок и нянь по уходу за больными. Прославилась уходом за ранеными во время Крымской войны в госпиталях для англичан и французов.
И он стал рассказывать о путевых заметках Гарриет Мартино [15] и Амелии Эдвардс [16] . Все с интересом его слушали. В особенности его рассказом была увлечена Джастина. Шарлотта тоже могла бы проявить такое же внимание к этой теме, но в иное время.
Кезия явилась к завтраку последней. На ней было бледно-зеленое платье с отделкой из пестрого шелка. Это были цвета Эмили, хотя и не ее стиль. Впрочем, они прекрасно подчеркивали цвет волос мисс Мойнихэн и белизну ее кожи. Она вообще выглядела в это утро очень красивой. Шарлотта даже удивилась, не понимая, что произошло с этой женщиной. Ей было уже под тридцать, она была в высшей степени умна и очень хорошо образована – во всяком случае, в политическом, если не в академическом смысле. Когда-то она была страстно, всепоглощающе влюблена, но ее семья и вера помешали увенчанию этой любви браком. И Кезия пожертвовала чувствами, чтобы утвердить свои убеждения и обеспечить им победу. Может, она сейчас полагает, что принесенная ею жертва должна вознаградиться?
15
Гарриет Мартино (1802–1876) – публицист, писательница, автор очень популярных в свое время «Иллюстраций к политической экономии», общественная деятельница.
16
Амелия Эдвардс (1831–1892) – английская писательница и египтолог.
Или же она решила, что предательство Фергала и ее освобождает от обязательств?
Сидя напротив нее за столом, миссис Питт еще подмечала гнев, сквозивший в ее движениях и в том, как мисс Мойнихэн крепко сжимала вилку, в напряженности ее осанки и в том, как она любезно разговаривала со всеми присутствующими, кроме брата или Айоны.
Теперь обсуждали уже не Египет с его Нилом, храмами, пирамидами, иероглифами и развалинами. Речь зашла о недавно впервые поставленной опере Верди «Отелло».
– Очень мрачная, – неодобрительно сказал О’Дэй, передавая Шарлотте апельсиновый мармелад. – Поистине, для партии Отелло нужен героический голос и невероятный подъем чувств.
– И актер должен быть замечательный, наверное, чтобы исполнить такую роль, – добавила Джастина.
– Да, разумеется, – кивнул Карсон, наливая себе еще чая. – И на роль Яго тоже требуется замечательный артист.
Кезия взглянула на Шарлотту, словно собиралась что-то
– Да, для этой роли потребуется прекрасный баритон, – улыбнулась мисс Беринг, оглянувшись по сторонам. – А партия Отелло, я полагаю, теноровая?
– Естественно, – рассмеялся Падрэг, – главные герои всегда поют тенором!
– Но в «Риголетто» тенором поет злодей, – вставила Эмили и тут же покраснела от досады на саму себя.
– Совершенно верно, – подтвердила мисс Мойнихэн, – лицемерный дамский угодник. Безнравственный, бесчестный и безжалостный.
– Но зато поет он, как ангел, – перебил ее Падрэг.
– Если ангелы поют, – сухо заметил Фергал, – то они, наверное, также и танцуют, и рисуют картины…
– А что, на небесах есть краски и холст? – спросил Лоркан. – А я-то думал, что там все невещественное, эфемерное… бестелесное, беспартийное, бесстрастное… – Он искоса взглянул на Мойнихэна, а потом на Айону. – Но мне кажется, что так скорее выглядит настоящий ад… во всяком случае, для некоторых.
– Однако ангелы доносят до трона небесного наши молитвы, – вмешалась Шарлотта, – а их весьма затруднительно изложить языком танца.
Джастина расхохоталась, и почти все остальные тоже, радуясь тому, что, по крайней мере, исчезло напряжение. Фантазия рисовала присутствующим нелепые картины, как танцующие ангелы мимикой излагают людские просьбы. Последовали одно-два соображения на этот счет, в юмористическом духе. Когда же все немного успокоились, О’Дэй стал расспрашивать Джека о местных достопримечательностях.
«Интересно, – подумала миссис Питт, наблюдая за присутствующими, – станет ли Карсон О’Дэй вождем национальной партии, если Парнеллу придется уйти в отставку?»
Он, казалось, больше других был способен внимать доводам разума и сочувствовать. Однако за спиной у этого человека была тяжесть унаследованных традиций, как и у всех остальных, и он должен был неуклонно следовать по стопам другого выдающегося сильного лидера. Его брат был искалечен туберкулезом, иначе сейчас он бы занял место у руля. Теперь же Карсон в одиночку должен отстаивать фамильное превосходство и исполнять священный долг патриотизма. А это тяжкое бремя.
Шарлотта искоса поглядела на О’Дэя, на его квадратное лицо, гладкие, довольно тяжелые щеки и ровные полоски бровей. Оно разительно отличалось от лица Падрэга Дойла. Да, этому мужчине свойственно воображение, но не остроумие, не способность быстро и легко смеяться. Вместо этого миссис Питт видела в нем прямолинейность, сосредоточенность и ясное понимание цели. Такого человека очень нелегко узнать, но если это удается, то можно рассчитывать на несомненную и полную преданность. Она бы поняла Айону, если бы та бросила вызов подобной определенности. Хотя бросание вызова не всегда забавно, разве только веришь, что есть шансы преуспеть, как бы ни отдален был успех. Нет, подумала Шарлотта, никому не удалось бы манипулировать Карсоном О’Дэем – над ним властны только его собственные устремления к победе.
Питту завтрак тоже показался трудным, но по другим причинам, чем его жене. Он не ощущал никакой обязанности смягчать светские трения, хотя и сочувствовал тяжелой доле Эмили. Ему не хотелось, чтобы доля эта стала еще тяжелее, но сейчас он был всецело поглощен вопросом, кто убил Эйнсли Гревилла, и страхом, что Юдора, несмотря на ее возражения, что-то знает, но ни за что не хочет в этом признаться даже самой себе.
Однако суперинтендант не мог ее за это осуждать. Эту женщину так глубоко ранили, что если она хотела остаться лояльной по отношению к брату, ее желание легко было понять.