Бомбы и бумеранги (сборник)
Шрифт:
– Папа?
Мы остались у расщелины втроем: я, Оби и Джоан в теле джентльмена. Оби постепенно отходит от воскрешения – ей пока мало что надо, иногда даже поесть или в туалет сходить приходится уговаривать.
Джоан не может осознать произошедшего. Она рассуждает о том, как вырастет и выйдет замуж. Еще она хочет платье и панталоны. Меня это все по-настоящему печалит.
В то же время сам я сильно продвинулся вперед в научном плане. Я научился «общаться» с расщелиной. Она действительно хранит в себе все знания человечества и готова делиться со спрашивающим – надо только правильно
Я уже смирился с тем, что останусь здесь навсегда. В этом есть плюсы – и наука, и Оби, и отсутствие необходимости объяснять жене и миру, что же произошло с Джоан. Но меня беспокоит то, что я оставил в журнале путешествий точные координаты этого места. А значит, рано или поздно сюда придут новые экспедиции. Потому что Метрополия своих не бросает.
Даже если те хотят, чтобы их бросили.
Ника Батхен
Алоха Оэ
Первый шаг – в море. Подол рясы моментально промок, теплая вода охватила усталые ноги, пропитала ремешки и подошвы сандалий, тронула ноющие колени, подобралась к животу. Сестра Марианна неловко улыбнулась и тут же укорила себя за суетность. Ее ждал ад.
Вокруг стонали, орали, плакали. Дирижабль сбросил тросы и спустил трап, не долетев до суши, выплюнул обреченный груз прямо в волны. Вдоль прибоя тянулась полоса кораллового песка, но не у всех оставались силы пройти жалкую сотню метров. Одна большая старуха уже всплыла, словно оглушенная взрывом рыба. Привычным движением Марианна проверила пульс на шее – увы. Другая женщина споткнулась, но упасть не успела – соседи подхватили ее и повлекли к берегу. А вот у малыша-полукровки помощников не нашлось, кроме немолодой белой вахине. Усадив на бедро ребенка, монахиня побрела вперед. Тяжелый серебряный крест оттягивал шею, саквояж бил в бок, ноги вязли. Кудрявый мальчик доверчиво прижался к спасительнице, на переносице у него виднелась первая складка будущей «львиной морды».
…Раньше миссия представлялась совсем другой. В строгой приемной Ордена Марианна грезила о прелестных деревушках под сенью пальм, кротких девушках в белых одеждах, хоре миссии, возглашающем «Аве, Мария» под огромным иссиня-черным небом, под божьими фонарями – недаром именно на островах так ярко горит созвездие Южный крест. Нет, монахиня не была белоручкой – побывала и в приютах для брошенных матерей, и в рабочих кварталах, и в странноприимном доме, пересидев вспышку тифа вместе с паломниками. Но миссионерство виделось ей непаханой нивой, ждущей только семян. А оказалось все так же, как и в Нью-Йорке, только грязнее. И страшнее – смерть смердела из язв, помахивала культями, вываливала язык из гниющих ртов. Отец Дэниел уже болен проказой. И ее, Марианну Хоуп, ждет та же участь. Господи, сохрани!
– Сестра, скорее! Нужна ваша помощь!
Грузный мужчина в круглых очках, бесформенной шляпе и заношенном облачении вошел по колено в воду, приветственно махая беспалой рукой. Голос у него оказался звучным, как колокола Сен-Лазара. В лицо Марианна старалась не смотреть пристально. Запах… в тифозном бараке смердело хуже.
Истощенная туземка, скорчившаяся на песке, истекала кровью. То ли выкидыш, то ли поражение матки. Размер алого пятна не оставлял сомнений – положение очень серьезно.
– Отнесите ее в хижину! Женщина не собака, чтобы лежать на улице. Дайте мыла, воды, чистые полотенца!
– Прикажете
«Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его», – подумала Марианна, но ничего не сказала.
В жалкой хижине не нашлось даже свежей подстилки. Выглянув наружу, монахиня подозвала женщин, попросила их нарезать веток. Услужливый подросток приволок откуда-то кусок тапы и натаскал три ведра пресной воды. Духота ударила в голову, острый запах крови и мятой зелени вызывал тошноту. Холод на живот не помог, больная быстро теряла силы. Повторяя про себя «Блаженны непорочные в пути», Марианна делала свое дело – обтирала потное лицо женщины, поила ее, меняла перепачканные листья. Она думала применить обезболивающую маску, но больная не слишком страдала. Улыбка, не сходящая с бледных, искусанных губ, поразила монахиню:
– Ты веришь в Христа, чадо? – спросила Марианна.
– Нет, – с трудом пробормотала туземка и снова выгнулась в мучительной судороге. – Тангароа даст мне тело акулы и вернет свободу. Я боялась, пока плыла, боялась долгой смерти, гнили, мерзости. А теперь ухожу легко. Алоха оэ, добрая женщина, ищи меня в океане.
Из последних сил больная приподнялась на постели и начала петь – легким голосом, маленькими словами, словно волны стучатся в гальку. Этого диалекта, в отличие от пиджин-инглиша и гавайского, Марианна не знала. Оставалось только твердить молитву, надеясь, что бог простит умирающую язычницу – она не ведает, что творит. …Отошла. Мир ее душе.
Монахиня обтерла кровь с тела, прикрыла ноги одеждой. Из-за стен хижины грянули барабаны. Священник заглянул внутрь:
– С похоронами лучше поторопиться. Здесь жарко, трупы разлагаются быстро.
– Откуда вы узнали, что больная отдала богу душу?
– Море сказало. Поживете здесь – и научитесь слышать.
Двое гавайцев с носилками протиснулись внутрь. Тело женщины усыпали цветами, оставив открытым только лицо. Процессия двинулась вдоль побережья, мимо медленной стаи акул, потом свернула к подножию горы. Барабаны стучали, девушки хором пели псалмы. Глядя на белые платья и изуродованные лица, Марианна едва не плакала.
– Позвольте помочь вам, мисси?
Давешний подросток протянул руку к ее саквояжу. Марианна разглядела его – нет не мальчик, юноша, почти мужчина. Чуть раскосые, кофейного цвета глаза, высокие скулы, приплюснутый нос, мягкий рот. Доверчивая улыбка – из-за нее подросток смотрелся младше своих лет. И никаких признаков болезни – пышные кудри, чистая кожа, свежий запах – здоровые юноши пахнут морем и молоком, а девушки – полевыми цветами. Что он делает в этом месте?
– Окей. Только будь осторожен – там внутри хрупкие… вещи.
Механические часы, пунктуальные, как отец настоятель. Стетоскоп из самого Лондона. Новомодная маска с длинной кольчатой трубкой и флаконом «газ-доктора» – двух-трех вдохов хватает, чтобы остановить самую страшную боль. Спиртовка и колба. Спринцовка. Скальпели. Бутыль бесценной карболовой кислоты. Йод, хина и каломель. Свертки бинтов. Карманное зеркальце – подарок человека, о котором следовало забыть двадцать лет назад…
– Это наше кладбище, сестра. Скромно, правда? – гулкий голос священника вывел монахиню из размышлений.