Бонапарты. История Французской империи
Шрифт:
После единодушных восторженных изъявлений своей радости и надежд все шествие двинулось к генералу Вуаролю, коменданту крепости. Но все усилия увлечь коменданта остались тщетными. Огорченный неудачей, Луи-Наполеон отправился в казармы, где находился пехотный полк.
Но тут офицеры остановили увлечение солдат. Один из них заявил, что перед ними не племянник Наполеона, а племянник полковника Водре. Это имело самые гибельные последствия для принца. Считая себя жертвами гнусного обмана, солдаты пришли в ярость. Окруженный со всех сторон пехотинцами, Луи-Наполеон бросился к конным артиллеристам, чтобы захватить лошадь, но вслед за ним ринулась и пехота. Его приперли к стене, чем отняли всякую возможность защищаться, потом схватили и отвели на гауптвахту. Через 10 дней принц
15 ноября 1836 года принц Луи-Наполеон Бонапарт поднялся на борт фрегата и отплыл в Нью-Йорк.
Ссылка в Америку
Луи-Наполеон получил 15 000 франков и был депортирован в Америку.
По дороге он написал письмо, в котором говорилось:
«Несмотря на мое искреннее желание разделить участь с моими соучастниками, я, по приказанию короля, отправляюсь в Америку. Я ценю великодушие короля, но жалею, что не могу явиться в уголовный суд, чтобы там объяснить настоящие причины, понудившие меня увлечь в погибель моих друзей. Не спорю, мы виноваты все, но виновнее всех – я»114.
А тем временем французский суд решил, что за отсутствием главного виновника нельзя судить остальных, а потому, признав поступок их увлечением, освободил всех, кто был замешан в Страсбургском мятеже.
Впрочем, и Луи-Наполеон недолго оставался в Нью-Йорке. Вот замечательно письмо, которое он написал оттуда бывшему наставнику своего брата:
«Передо мной две дороги в жизни: одна зависит от моего выбора, другая – от хода событий. Выступая по первой, я делаюсь орудием самого себя; вступая по второй – становлюсь орудием других. Согласно убеждениям, я предпочел первую второй.
Успех предприятия Страсбургской экспедиции представлял мне следующие выгоды: я одним ударом, в один день, мог бы совершить дело, на которое потребно трудов никак не менее десяти лет. “Дух революции, – говорит Тьер, – составляется из страсти стремлений к цели и ненависти к препятствующим ее достижению”. Когда мы увлекали народ расположением к себе войска, нами руководили благородные страсти без ненависти, ибо ненависть происходит от борьбы физической силы с нравственной. Притом мое положение было открытое <…> Разжигая революцию при содействии 15 особ, я по прибытии в Париж обязан был бы моим успехом народу, а не партии; как победитель, я положил бы мою шпагу на алтарь отечества по собственному произволу, не будучи к тому приневолен. Тогда, по крайней мере, могли бы иметь ко мне доверие, потому что залогом нации служило бы не только мое имя, но и я сам. В противном случае я был бы призван только частью народа и имел бы врагом моим не только слабое правительство, но и множество других партий, может быть, также не менее популярных <…> К тому же предупредить безначалие легче, нежели потушить его; управлять массами доступнее, нежели следить за их страстями. Явясь орудием других, я был бы не более как знамя, показанное толпе, которого влияние значительно только во время смятений, но не действительно для успокоения взволнованных умов. Наконец, в первом случае, я походил на кормчего, борющегося с одним препятствием на море; во втором же – этот кормчий должен бороться со многими препятствиями и посреди бури, который не знает, какое дать направление своему судну. Одно справедливо, что сколько, в первом случае, успех предприятия обещал выгод, столько и неудача нарекала порицаний. Но, вступая в пределы Франции, я вовсе не думал о том положении, в которое может поставить меня неуспех дела. Я предположил себе, на случай неудачи, считать мои прокламации духовным завещанием, а самую смерть – благодеянием. Таков был мой взгляд на тогдашние события»115.
Возвращение в Европу
Болезнь Гортензии вынудила Луи-Наполеона оставить Нью-Йорк. Возвратившись в Европу, он застал свою мать на смертном одре и едва успел принять от нее последнее
Гортензия Бонапарт (урожденная де Богарне) умерла 5 октября 1837 года в Тургау (Швейцария). Ей было тогда всего 54 года.
После смерти матери Луи-Наполеон поселился в Швейцарии, где он и жил некоторое время в совершенном уединении, предаваясь вполне безобидным литературным занятиям. Но вскоре пребывание принца в Швейцарии начало тревожить французское правительство, которое стало настаивать, чтобы Луи-Наполеону запрещено было проживать на территории этого государства. Отказ швейцарского правительства едва не стал причиной войны между обеими державами. И тогда, не желая быть причиной раздора между двумя нациями, равно ему дорогими, Луи-Наполеон добровольно уехал в Лондон. «Я решаюсь, – говорил он при прощании, – лучше оставить гостеприимную и дорогую мне по воспоминаниям Швейцарию, нежели допустить через себя пролитие крови между швейцарскими гражданами и моими соотечественниками»116.
В результате Луи-Наполеон переселился в Англию. Там он стал вращаться в светских кругах, но произвел не самое благоприятное впечатление. Внешность его была заурядна, а политические идеи неоригинальны. Выделяла его лишь непоколебимая вера в свое предназначение и в то, что, рано или поздно, он сделается императором Франции.
Принц действительно мечтал о славе своего великого предка, и уже в Лондоне он закончил начатое им еще в Швейцарии сочинение, которое называлось «Наполеоновские идеи» (Les idees nарolеoniennes). Под этим названием оно и было издано.
«Наполеоновские идеи» включают в себя самую полную, самую искусную и в то же время самую восторженную апологию системы императора Наполеона I, которую автор представлял как образец революционного правительства, как средство к осуществлению революционного начала не только во Франции, но и во всем мире.
Это сочинение разделено на 7 глав, из которых последняя названа «заключением».
Автор начинает его кратким, но довольно напыщенным предисловием, в котором он, между прочим, говорит, что лишен возможности защищать власть Наполеона I, но он может, по крайней мере, попытаться защищать память его своими сочинениями. А еще он говорит, что его единственная цель в изгнании – это озарить общественное мнение объяснением идеи, господствовавшей в «высоких предначертаниях императора».
Первые три главы сочинения посвящены рассмотрению административной и политической организации империи, а также благодеяний, излитых на Францию системой Наполеона I. Там, в частности, есть такие слова:
«Если бы в небесной обители, где почивает теперь его великая душа, Наполеон мог еще обращать внимание на волнения и пересуды, сталкивающиеся на земле, разгневанная тень его имела бы полное право отвечать своим обвинителям:
“Все, что сделал я для внутреннего благосостояния Франции, я мог выполнить только в короткие промежутки времени между битвами. Но вы, порицающие меня, что совершили вы в продолжении двадцати четырех лет глубокого мира?
Укротили ли вы беспорядки, соединили ли вы партии пред алтарем отечества? Доставили ли вы государственным властям нравственный вес, обеспеченный за ними самим законом и служащий ручательством их прочности?
Наградили ли вы, подобно мне, все заслуги, уничтожили ли вы лихоимство и ввели ли вы в администрацию ту строгую и чистую нравственность, которая доставляет уважение власти?
Вызвали ли вы, подобно мне, к жизни множество новых отраслей промышленности?
Открыли ли вы новые рынки для торговли?
Улучшили ли вы положение бедных классов?
Восстановили ли вы закон о разводе, ограждающий семейную нравственность?
Удержали ли вы духовенство в пределах его религиозных обязанностей вдали от политической власти?
Трехцветное знамя, имя француза, сохранили ли то обаяние и то могущество, которые снискали им уважение целого мира?
Нет, от моего царствования вы сохранили только то, что было переходным, временным, и отбросили все выгоды, которые должны были сгладить его несовершенства!”»117