Бонсай

Торуп Кирстен

— Мы своего рода сообщники, — продолжает он с кривой улыбкой.

Ироническое замечание сорвало корку с ее памяти, обнажило открытую рану.

— Прошлой ночью я видел его в своем кабинете, возился там с макетом. Он тихо стоял в самом темном углу. Такой живой, я мог до него дотронуться, но, казалось, ему теперь никто не нужен.

— Не так ему надо было уйти.

— Я совершенно с тобой не согласен. Он принял единственно правильное решение, — произнес Йоан с яростной убежденностью, будто речь шла о нем самом.

— А мы тоже поступили правильно?

—

Это нельзя отделять. Одно логически вытекает из другого. — Он ссутулился, глаза закрыты. Нина встала, пожелала доброй ночи и поблагодарила его. Йоан очнулся и проводил ее в комнату для гостей с отдельной ванной, как в апартаментах дорогого отеля.

Она легла на покрывало прямо в одежде. Недавние события крутились в голове смесью обрывков фраз и размытых лиц. Она слишком не в себе, чтобы уснуть. Каждая клеточка тела повернута на сорок пять градусов и торчит под неправильным углом. Мозг вынесло, вместо него — какая-то резиновая каша, распирающая черепную коробку.

Когда, измученная бессонницей, она спустилась в столовую, Ева в одиночестве сидела за завтраком. Йоана ждала работа сценографа в Стокгольмском драматическом театре, и он еще в пять утра уехал в аэропорт. Нина села за накрытый стол. Ева налила ей сока и озабоченно поинтересовалась здоровьем. Она честно ответила, что не спала, но ей намного лучше, потому что она чувствует себя у них как дома.

— Можешь оставаться, сколько захочешь.

— Ты так обо мне заботишься.

— Это ты нам делаешь одолжение. Мне сегодня снился странный сон, — продолжила Ева совершенно другим тоном. — Мне снилось, что мы с Йоаном идем по саду, держась за руки. Внезапно он протягивает мне револьвер и просит застрелить его. Я не хочу в него стрелять. А он говорит: «Или ты, или я», — и показывает на меня пальцем. Я взяла револьвер и нажала на спусковой крючок. В тот же самый миг я проснулась, Йоана уже не было, он летел в самолете. Я лежала одна в холодной постели.

— Ты его любишь? — отважилась Нина.

— Наша жизнь течет своим чередом. Мы не мешаем друг другу работать. Просто я не могу примириться с его изменами. Даже в день нашей свадьбы прошлой весной. Ненавижу эту честность, эти его откровения по поводу своих интрижек. Почему я должна все это выслушивать? Это ужасно.

— А может быть, ему тебя не хватает, — говорит Нина.

— Я его не удовлетворяю, — вздыхает Ева, — я такая обыкновенная.

— Ты себя недооцениваешь.

— Пусть лечится от сексуальной зависимости. Что-то нужно делать. Он должен перемениться.

— А ты никогда не думала развестись?

— Я не отдам его другой. Иначе все мои страдания — напрасны.

— Он не единственный мужчина на свете.

— С другими будет все то же. Я-то прежняя.

— Как-то пессимистично.

— Я реалист, — констатирует Ева. За последнее время она изменилась. Исчезла мягкость.

Нина больше не задает вопросов. Она боится, что привнесла свои негативные вибрации в этот прекрасный дом. Что каким-то непонятным образом виновна в их несчастьях.

— Нас познакомил Стефан. Он нас объединял. Был нашим ангелом-хранителем.

С ним всегда можно было поговорить, попросить совета. Когда он умер, все пошло наперекосяк, — произносит Ева.

Нину снова захлестывает чувство вины.

— Не знаю, что бы я без вас делала.

— Мы же друзья.

— Я ведь вас и не видела на приеме, пока ты не подошла помочь.

— А мы только приехали.

— Не надо было…

— Хороший повод уйти пораньше. Мы стали домоседами. Больше никуда не ходим. Слишком много работаем, слишком мало живем. Но летом я поеду в Индию. А Йоан пусть сам решает, ехать или нет. Я не могу вечно ждать, когда он возьмет себя в руки.

— Мне тоже надо бы уехать куда-нибудь подальше. На другой край света, — говорит Нина.

— Поехали с нами.

— Я заказала поездку в Бангкок. Всю жизнь мечтала увидеть храмы с огромными золотыми статуями Будды.

— Мне Бангкок представляется этаким царством мертвых с разноцветными лампами.

— Когда вернусь — расскажу.

— Ты поедешь одна?

— Да. — Она встала из-за стола. — Спасибо.

— Ты же ничего не съела, — сказала Ева.

Нина поднялась наверх. Сняла неудобный костюм, похожий на старую форму железнодорожника. Вошла в ванную смыть с тела вчерашний липкий пот, который после обморока пахнул нашатырем. Долго стояла под душем, пока кожа не окрасилась в розовый цвет крови, текущей по жилам, пока не почувствовала себя новым человеком.

Ева накрыла к обеду и принесла из сада подснежники и лютики.

— Ты помолодела с прошлого раза, — заметила она.

«Прошлый раз» был на похоронах. Ей вечно дают лет на десять меньше, что кажется совсем не лестным, а неловким.

— Да садись же. Я принесу вина.

— Мне не стоит.

— Тогда воды со льдом. Be my guest [22] , — сказала Ева, исчезая в кухне.

Нина встала в дверях, выходящих в сад. Старый сад с клумбами и фруктовыми деревьями, как в детстве. Он напомнил ей о том, что надо отменить сегодняшнюю встречу с психоаналитиком. Она убеждена, что именно психоанализ вызвал приступ дурноты и что занятия с Шарлоттой продолжать не сможет.

— Чувствуй себя, как дома, — сказала Ева, положив ей руку на плечо.

22

Будь как дома (англ.).

Нина идет за ней к столу. Ей хорошо с Евой.

— Спасибо, — произносит Нина, размышляя, а было ли в ее жизни такое место, которое она могла назвать домом. Единственное, что приходит в голову, — цветущая яблоня на открытой всем ветрам вершине холма. «Дом» для нее — сновидение, где присутствуют красота и опустошение. Перед глазами чередой проходят обрывки воспоминаний. Жуткая осенняя скорбь проникла в центры памяти и устроила временное замыкание, которое отняло у нее возможность вызвать в сознании связную картину прошлого. Для этого нужна помощь Шарлотты — помощь эксперта.