Борьба и победы Иосифа Сталина

Романенко Константин Константинович

¹Автор не может удержаться от соблазна и не упомянуть, что значи­тельно позже тоже учился в этом здании, называвшемся школой № 1 им. А.М. Горького.

Впрочем, какая еще могла быть жизнь в северном захолустье, где из «градообразующих» объектов — кабаки, церковь и тюрьма? Жизнь в ссылках не текла, а теплилась. Проехав по Сибири, Антон Павлович Чехов пишет о жизни ссыльных: «Живется им скуч­но. Сибирская природа в сравнении с русскою кажется им однооб­разной, бедной, беззвучной; на Воскресенье стоит мороз, на Троицу идет мокрый снег. Квартиры в городах скверные, улицы грязные, в лавках все дорого, к чему привык европеец, не найдешь

ни за какие деньги... Тоска и тоска! Чем развлечь свою душу? Прочтет ссыльный какую-нибудь завалящую книжку... вот и все... По прибытии на место ссылки интеллигентные люди в первое время имеют расте­рянный, ошеломленный вид; они робки и словно забиты... Одни из них начинают с того, что по частям распродают свои сорочки, про­стыни, платки и кончают тем, что через 2—3 года умирают в страшной нищете... Другие же мало-помалу пристраиваются к ка­кому-нибудь делу... Заработок их редко превышает 30—35 рублей в месяц».

В этот затхлый, холодный, томительно скучный и унижающий своим человеческим бесправием, полный эгоистического равноду­шия и отупляющего безразличия мир снова должен был погру­зиться Иосиф Джугашвили. В Сольвычегодске стало даже еще ху­же, чем во время его первого пребывания. Он поселился в доме Григорьева и большую часть времени проводил в своей комнате. Он читает, пишет, часто до поздней ночи, и хозяин слышит, как скрипят половицы, когда постоялец ходит из угла в угол. Кстати, привычка Сталина ходить во время совещаний, видимо, осталась от жизни в ссылке, и там же сложилась ею традиция работать по ночам.

Ссылка ломала людей, и не случайно многие из ссыльных впо­следствии становились провокаторами. Провокатором позже стал и один из новых знакомых Иосифа Джугашвили эсер Семен Сурин, от которого он впервые услышал о Вячеславе Михайловиче Скрябине, недавно покинувшем Сольвычегодск и получившем впоследствии мировую известность под фамилией Молотов. Он от­бывал ссылку с ноября 1909 по март 1910 г. и уехал в Вологду. Сурин переписывался со Скрябиным и сообщил ему о приезде ново­го ссыльного. В это время здесь находился и земляк Иосифа писа­тель Ирадион Хаситашвили (Евдошвили).

Позиция Иосифа Джугашвили о путях выхода партии из кри­зиса, изложенная в публикациях «Бакинского пролетария», нашла своих сторонников не только на Кавказе. Она способствовала раз­витию большевистского направления в социал-демократии, и, хо­тя сам Иосиф непосредственного участия в этом процессе принять уже не мог, его предложения имели далекие последствия. Правда, основные события стали развиваться уже после того, как он вновь попал на «профилактический» Север.

Ленин учел предложения бакинской «пролетарской фронды». Поскольку все попытки восстановления единого ЦК оказались безуспешными, 22 ноября 1910 года большевистский центр по­требовал немедленного созыва нового пленума ЦК в составе чле­нов, находящихся на свободе, и поставил вопрос о возвращении де­нег, переданных в общую партийную кассу. Согласно существовав­шей ранее договоренности созыв такого Пленума после выставле­ния требований должен был быть осуществлен не позднее трех ме­сяцев. То есть до 22 февраля 1911 года. Меньшевики не скрывали недовольства, и с этого момента межфракционная борьба внутри РСДРП приобретала открыто непримиримый характер.

Конечно, в 1910 году Иосиф Джугашвили был уже иным, чем восемь лет назад, в период первой своей ссылки. Горячность, тороп­ливость и поспешность в стремлении обрести желанную свободу уже улетучились. Теперь он более прагматично воспринимал не­удобство нелегальной жизни, обязывающей с постоянной насторо­женностью смотреть на каждый «котелок» — шляпу на голове слу­чайного прохожего, заставляя подозревать под ней личину поли­цейского филера.

Он понимал, что самым разумным в ею положении

было от­быть срок ссылки, чтобы, очистившись от «пятна» беглеца и не об­ременяя себя лишней конспирацией, уверенно заниматься рево­люционной работой. Нет, он не исключал и возможность побега. Но такую необходимость он хотел подтвердить гарантией его вос­требования на воле. Кроме того, для побега были нужны деньги, а их у ссыльного не было.

Прибыв на место, он сразу дал знать о себе за границу и 30 де­кабря получил письмо, содержащее вопросы о ею позиции и наме­рениях. На следующий день он написал ответ. Свою точку зрения и предложения он предельно ясно изложил еще в августе 1909 года в статье «Партийный кризис и наши задачи». И теперь он вынужден повторять очевидные для него вещи.

Поэтому в ею ответе проявлялось даже некоторое раздраже­ние: «По-моему, для нас очередной задачей, не терпящей отлага­тельства, является организация центральной (русской) группы, объединяющей нелегальную, полулегальную и легальную работу на первых порах в главных центрах (Питер, Москва, Урал, Юг). Назо­бите ее как хотите, — «русской частью ЦК» или вспомогательной группой при Цека — это безразлично. Но такая группа нужна, как воздух. Как хлеб <...> С этого, по-моему, пойдет дело возрождения партийности. Не мешало бы организовать предварительное сове­щание работников, признающих решение Пленума, конечно, под руководством Цека...»

Его раздражение объясняется волокитой в решении насущных вопросов. Он прекрасно понимает, что организация партийного центра в России — лишь полумера, необходимая для вывода соци­ал-демократов из кризиса. Но собственная бездеятельность ею то­мит, и «окопавшемуся» за рубежом, утонувшему в распрях руково­дству партии он откровенно предлагает свои услуги. И, меняя тему, он пишет. «Теперь о себе. Мне остается 6 месяцев. По окончании срока я весь к услугам. Если нужда в работниках в самом деле ост­рая, то могу сняться немедленно...»

Впрочем, отправляя это письмо, Иосиф Джугашвили не наме­ревался ограничиться бездеятельным ожиданием ответа. Он начи­нает готовиться к побегу. 24 января 1911 года в письме в Москву на имя B.C. Бобровского он пояснял свое положение: «Я недавно вер­нулся в ссылку («обратник»), кончаю в июле этого года. Ильич и К° зазывают в один из двух центров, не дожидаясь окончания срока. Мне же хотелось бы отбыть срок (легальному больше размаха), но если нужда острая (жду от них ответа), то, конечно, снимусь. А у нас здесь душно без дела, буквально задыхаюсь».

Человек действия, он смотрел скептически на бесплодную по­лемику в среде социал-демократов. Он не скрывает своего не­одобрения общей возни вокруг думского вопроса, отразившейся в позициях «отзовистов», «ультиматистов» и «богостроителей». Вме­сте с тем он поддерживает Ленина в борьбе с меньшевиками и «троцкистским блоком», который в предыдущем письме (за гра­ницу от 31 декабря) называл «тухлой беспринципностью» и «ма­ниловской амальгамой». Но он не видит практического смысла в этом параде интеллигентскою словоблудия.

И продолжает: «О заграничной «буре в стакане воды», конечно, слышали: блоки Ленина — Плеханова, с одной стороны, и Троцко­го — Мартова — Богданова, с другой. Отношение рабочих к перво­му блоку, насколько я знаю, благоприятное. Но вообще на заграни­цу рабочие начинают смотреть пренебрежительно: «Пусть, мол, лезут на стенку, сколько душе угодно, а по-нашему, кому дороги интересы движения, тот работает, остальное приложится».

Хотя он и делает дипломатическую ссылку на мнение рабочих, очевидно, что недовольство в отношении суеты бессмысленной межфракционной полемики было прежде всего его собственным убеждением. В своем существе его суждения были правильны.