Борьба и победы Иосифа Сталина

Романенко Константин Константинович

В собраниях читаются рефераты и обсуждаются вопросы о те­кущем моменте, о работе Государственной думы, как использовать в партийных интересах это обстоятельство, если возникла бы меж­ду Россией и Китаем война. Цель этих собраний — подготовка опытных пропагандистов среди ссыльных. Агитация среди кресть­ян пока не ведется. Техники и библиотеки нет, население относит­ся к ссыльным довольно сочувственно, но никто из них на собрани­ях не участвует».

На это естественное для мыслящих людей стремление к обще­нию, получив донос своего сексота, полиция отреагировала кара­тельными мерами. Застигнутый 25 мая на собрании ссыльных, Иосиф Джугашвили был приговорен к трем суткам тюремного за­ключения. Он отбыл наказание

в местной тюрьме с 23 по 26 июня, и день освобождения из-под ареста совпал с датой завершения его срока ссылки. Но из Сольвычегодска он был отправлен не сразу. Лишь спустя полмесяца, вернувшись однажды домой, хозяйка об­наружила отсутствие вещей квартиранта, и только оставленные под салфеткой на краю стола деньги — плата за квартиру — крас­норечиво свидетельствовали, что он выбыл совсем

В день его отъезда уездный исправник писал начальнику Воло­годского ГЖУ: «Сообщаю Вашему высокоблагородию, что состоя­щий в городе Сольвычегодске под гласным надзором полиции...

Иосиф Виссарионов Джугашвили за окончанием срока высылки 27 июня сего года освобожден от надзора полиции и по проходно­му свидетельству 6 сего июля выбыл на жительство в г. Вологду, при этом присовокупляю, что Джугашвили за последнее время прожи­вания в г. Сольвычегодске замечен в сходке в среде ссыльных, за что по обязательному постановлению г. вологодского губернатора от 18 июня 1911 г. за № 360 отбывал наказание под арестом при по­лиции с 23 по 26 июня в течение трех дней».

Казалось бы, черта под претензиями монархической власти к Иосифу Джугашвили была подведена. Аресты, побеги, тюремные застенки и ссылки — все это уже позади. Казалось бы, освобожден­ный из-под гласного надзора полиции, теперь он наконец-то был свободен.

Но дело обстояло совершенно не так. Отбыв срок ссылки, он не обрел свободы даже в «бездуховном» понимании этого слова. В проходном свидетельстве, выданном ему для следования в Воло­гду, подчеркивалось, что он не имеет права отклоняться от указан­ного ему маршрута и «по сему свидетельству не может проживать нигде, кроме Вологды, а по приезде в этот город обязан не позднее 24 часов со времени своего приезда лично представить его местной полиции». Вместо гласного он оказался под негласным надзором российских карательных органов.

До места назначения Иосиф добрался пароходом. Лето прибли­жалось к середине. Отойдя от пристани, судно описало полукруг и, деловито шлепая по воде широкими колесами, медленно двину­лось по течению. Склоны проплывавших берегов покрывала зе­лень, торжественная голубизна неба подчеркивалась бархатной бе­лизной редких облаков. Пассажирами теплохода были местные купцы, сопровождаемые пухлыми барышнями; худые мрачные интеллигенты, сосредоточенно прогуливающиеся по палубе; мест­ные крестьяне, настороженно охранявшие многочисленные узлы и баулы. Это был тот редкий случай, когда он мог не всматриваться в лица окружавших его людей, почти автоматически вычисляя по скользкому, словно вороватому взгляду глаза полицейского шпика.

Стоя на палубе и вглядываясь в сверкавшую рябью на солнце воду, наблюдая, как пенящиеся валы разбегались от разрезавшего ее форштевня, он мысленно возвращался к дням своего побега, ко­гда плыл с товарищами по Вычегде в лодке. Много воды унесла с тех пор река в Белое море. В Котласе бывший ссыльный сделал пере­садку. Отправившись дальше, пароход долго стоял у причалов Вели­кого Устюга и Тотьмы.

Иосиф Джугашвили достиг конечной цели своего путешествия через двое с половиной суток. Прибыв в Вологду, он не стал спе­шить с визитом в полицию. Чем он занимался предшествующую неделю, неизвестно, но в полицейское управление он явился толь­ко 16 июля. В этот же день с прошением: «разрешить проживание в городе в течение двух месяцев» он обратился к губернатору. В го­роде он остановился на Малокозленской

улице, в доме Бобровой, а после получения разрешения на жительство 21 июля перебрался в дом Новожилова по Калачной улице. Но и здесь он задержался не долго. С 27 августа он обосновался на Мало-Екатерининской, в до­ме Беляевой.

Итак, Иосиф Джугашвили снова оказался на воле. С момента его ареста после батумских событий, открывшего для него оставав­шийся долго неоплаченным карательный счет наказания неволей, прошло более девяти лет. Могли ли власти рассчитывать, что тюрь­мы и ссылки сломали волю революционера? Заставили его образу­миться? Изменить убеждения?

Нет, у церберов, стоявших на страже царского режима, таких иллюзий не было. Уже через неделю после его регистрации в поли­ции, 24 июля Вологодское губернское жандармское управление ус­тановило за ним наружное наблюдение. Теперь в служебных доку­ментах ГЖУ и Департамента полиции он значился под кличкой «Кавказец».

Отбыв срок ссылки, Иосиф Джугашвили оказался в непростом положении. Возвращение на Кавказ, где ему официально было за­прещено проживание в течение пяти лет, не имело смысла. Это оз­начало новый переход на нелегальное положение. Но в условиях, когда его персона была хорошо известна местным охранным орга­нам, — это был бессмысленный риск, почти добровольная сдача на «заклание». Для полнокровной и результативной работы ему была необходима смена места революционной деятельности.

Он понимал сложности, возникшие на его пути, и должен был довести свои соображения до центра. Но из-за провала имевшихся адресов и явок связь с руководством партии была утрачена. Среди объявлений, помещенных на страницах «Рабочей газеты», он оты­скал информацию, касавшуюся непосредственно его. Он сразу на­писал письмо. «В редакцию «Рабочей газеты» от Кобы (Иванови­ча), — пишет он. — Из №4 «Рабочей газеты узнал, что Вами посла­но Кобе письмо, ответа на которое требуют от него. Заявляю, что никакого письма от Вас не получал, старые адреса провалены, но­вых у меня нет, и я лишен возможности переписываться с Вами.

О чем Вы могли писать? Быть может, не лишне будет, если зара­нее заявлю, что хочу работать, но работать буду лишь в Питере или Москве: в других пунктах в данное время моя работа будет — я в этом уверен — слишком малопроизводительна. Было бы хорошо предварительно побеседовать о плане работы и т.п. с кем-либо из ваших, ну хотя бы из русской части ЦК. Более того, это, по-моему, необходимо, если, конечно, русская часть ЦК функционирует. Сло­вом, я готов — остальное Ваше дело. Может быть, я сузил вопрос и забежал вперед... Тогда повторите Ваше письмо. Жду ответа. Коба. P.S. Вы, конечно, догадались, что я уже свободен».

Конечно, летом 1911 года среди влиятельных работников пар­тии Иосиф Джугашвили являл собой незаурядную фигуру. К этому времени он приобрел безусловный авторитет не только в пределах Кавказа. В партии его знали, с его мнением считались, на него ссы­лались в полемике. Об этом свидетельствует письмо ссыльного Моисея Лашевича. Родившийся в Одессе, бывший служащий отде­ления Лионского кредита, сын еврейского купца, М.М. Лашевич в 1925 году займет посты заместителя наркома по военным и мор­ским делам и заместителя РВС СССР. То есть станет одним из бли­жайших сподвижников Троцкого.

Но 17 августа 1911 года, направляя из Яренска в Париж письмо, в котором подчеркивается усиление влияния меньшеви­ков среди яренских ссыльных, Лашевич жалуется: «Затем один из них списывается с Кобой, он сейчас в Вологде, и тот пишет, что «ставить своей целью работы лаять на ликвидаторов и впередовцев он не может и над такими людьми, которые лают, он только может издеваться». Сам Коба так пишет. Чего же больше, и они (меньше­вики. — К.Р.) торжествуют».