Борьба с ревизионизмом в странах Запада
Шрифт:
Наша Комиссия по правам человека не обладает законной принудительной силой, поэтому дело подлежит повторному рассмотрению в соответствующем суде. Например, одна дама-член Комиссии была настолько пристрастна в своих выводах, что даже не отметила тот факт, что на нашем сайте мы ссылаемся как на друзей, так и на врагов, т. е. на самом деле выполняем требования Естественной справедливости. Возможно, она испытывала "трепет перед евреями".
Поскольку Акт о расовой дискриминации, по которому это дело возбуждено, был разработан австралийскими сионистами, он сам по себе глубоко несовершенен — и не может обеспечить справедливый исход дела. Скорее всего, за образец будет принято поведение канадской Комиссии по правам человека.
Г-жа
Г-жа Скалли и я покинули в знак протеста слушания в Комиссии по правам человека и равноправию, поскольку члены Комиссии отказались гарантировать нам самостоятельную защиту против любых обвинений, утверждая, что наши правдивые показания составят нам защиту. Мы сделали вывод: где истина не защищает, процветает ложь. Истина — это моральная добродетель, поэтому слушания в данной Комиссии были аморальны.
К нашему удивлению сегодня один из австралийских ведущих сотрудников левой прессы Филип Адамс (Philip Adams) предстает перед Комиссией по правам человека и равноправию за комментарии в адрес США относительно событий 11 сентября. Среди прочего он написал в одной из своих статей, что США — "одна из самых часто применяющих насилие стран на Земле".
Я могу предсказать, что к Адамсу не будет применено никаких санкций. Он является одним из самых крупных оппонентов Института Аделаиды, но он солидарен с нами по вопросу о свободе слова. Я отреагировал на этот поступок письмом. Тем не менее, у меня есть смутное подозрение, что он неохотно признает наше право на свободу слова, чтобы продолжать публично оскорблять нас, из ханжества не трогая никого более. Печатная цензура в любой ее форме всколыхнула бы всю Австралию и заставила бы умолкнуть и его ядовитое перо.
Позвольте мне подробнее остановиться на вопросе о цензуре, возникающем в связи с делом Хейуорда, но не в контексте Холокоста. Запрет на академическую цензуру, существующий в Новой Зеландии, существует и в Австралии, но в несколько иной форме, чем в деле Хейуорда.
В большинстве своем австралийцы полагают, что имеют полную академическую свободу вести исследование по любой теме. Тем не менее, недавно университет Вуллонгонга уволил ученого Теда Стила (Ted Steel), который заявил, что студентам завышают оценки для перевода на другой курс.
В связи с охватившей все австралийские университеты идеей экономической целесообразности перед руководством встает задача финансирования своего учебного заведения. Сейчас у нас имеется довольно значительное число студентов, оплачивающих свое обучение. Не так давно целой группе таких студентов-кандидатов "на вылет" были завышены отметки для перевода на следующий курс.
В этом нет ничего нового, это многолетняя практика, но в прошлые годы у преподавателей университетов было больше свободы ставить неудовлетворительные оценки. В 1986 году я преподавал в университете и сталкивался с той же проблемой — что делать с нерадивыми студентами, не сдавшими ни одной работы, но тем не менее, ожидающими перевода на следующий курс?
Еще хуже с проблемой академических стандартов обстояло дело в средней школе, где я отказывался принимать экзамены у студентов, не умевших даже читать и писать, но ожидавших получить положительную отметку по английскому языку. Подробнее я рассказываю об этом в своей книге The Boston-Curry Party. Peace Book, 1998.
Смельчаков, говорящих правду без
Университетские преподаватели не могут быть просто так уволены, потому что идеал академической свободы является в некотором роде защитой. Поэтому администрация старается найти какую-то другую причину. Обычно это какое-нибудь грубое нарушение. Случай Стила еще не решен до конца, и чтобы выиграть свой иск, университет должен продемонстрировать, что Стил совершил бесчестный поступок, т. е. лгал.
Мы надеемся, что Стил будет восстановлен в должности, потому что он говорил правду.
Этот случай показывает, что сионисты Австралии не столь всемогущи, и что мы можем возлагать на них вину за цензуру материалов по Холокосту. Я возлагаю вину и на лиц, не являющихся сионистами, которые просто по какой-либо причине соглашаются с подобной чушью.
В идеале университет — это место, где студенты и преподаватели могут вести научный поиск и свободно высказывать свое мнение, даже если оно непопулярно или спорно. Вот идеал, который, однако, значительно подкорректирован даже в так называемом бастионе свободы слова — США. Достаточно принять чьи-либо слова буквально, затем можно возбуждать иск, невзирая на переносный смысл сказанного.
Возможность судиться по любому поводу ограничивает нашу свободу, охлаждает наш умственный пыл. Если у нас не будет своих средств для проведения независимых исследований, тогда сионисты будут продолжать процветать и свободно распространять ложь о Холокосте.
Я счел важными поднять эти вопросы прав человека и во время моих поездок в Иран в декабре 1999 и 2000 гг. Там они воспринимаются довольно своеобразно, как орудие США против тех, кто не согласен с тем, что США навязывают свою волю другим странам.
Но эту проблему невозможно рассмотреть сейчас. Я поднимаю ее только для того, чтобы обозначить другой аспект конфликта: битву между национализмом и интернационализмом, который живет и здравствует.
В своей статье "Email From The Edge, The Battle of the books" в The Adelaide Review за февраль 2000 г. Питер Коулмен пишет:
"Когда Барри Хамфриз, наблюдая за посадкой самолетов в Нью Йорке, сочинил на днях остроту о том, что Австралия и Иран похожи тем, что вынуждают свою интеллигенцию эмигрировать, он думал о вязком гнете политической корректности в нашей культуре. Почти каждый журналист, редактор, ученый, консультант СМИ, гуру в области рекламы, искусствовед, преподаватель курса творчества, "говорящая голова", священник или мастер универсальных клише — подчиняются одинаковым догмам политической корректности — поликультурности, феминизму, гуманизму, республиканству и т. д. Отклонившийся от курса рискует быть отлученным, или, по крайней мере, стать объектом бойкота. Неудивительно, что некоторые люди эмигрируют.
Но даже Барри Хамфриз был бы удивлен интенсивностью недавних нападок на поэта Ле Мюрре за его "некорректность". Это происходило несколько месяцев, но атаки особенно усилились, когда биограф Питер Александер собрался опубликовать свой труд Les Murray. A Life in Progress, в котором сочувственно описывал сражения поэта с политическими и культурными корректорами. Это не только блестящее биографическое описание, но и история литературы нашего времени. Несколько литераторов (и не литераторов) шустро ринулись в бой, в результате чего издательство Oxford University Press отказалось переиздавать эту книгу. Затем Мюрре опубликовал поэму под названием "The Oxford Book of Alacrity", начинавшуюся словами "Моя жизнь написана и затем раздавлена", и заканчивавшуюся так: "Народ безмолвствует и наблюдает…"