Борьба за Дарданеллы
Шрифт:
Талаат и Энвер не стали дожидаться конца. Незадолго до перемирия они были изгнаны временным правительством, и, пока вся акватория в Константинополе в ожидании флота союзников была расцвечена греческими флагами, они бежали в Германию. Талаат устроился на жительство под другим именем в Берлине и оттуда в 1921 году отправил Обри Герберту письмо с предложением встретиться. Рандеву состоялось в Хамме в Германии, и Талаат выдвинул идею англо-турецкого альянса. Он соглашался, что совершал ошибки — что младотуркам никогда не надо было вступать в союз с германцами, — но это, заявлял он, все в прошлом, и с этим покончено. Важно то, что Британия, не сумев достичь соглашения с Мустафой Кемалем, теряла все, что завоевала в Турции.
Они долго беседовали, и Герберту не казалось, что Талаат, даже в этих обстоятельствах, когда его голос звучал в пустоте, выглядел абсурдно и даже чересчур патетично.
Талаат ошибся в одном важном аспекте этого спора, потому что еще не было покончено с прошлым. Спустя несколько дней, идя по берлинской улице, он почувствовал, как кто-то похлопал его по плечу, и, обернувшись, он увидел бледное лицо молодого армянского студента. Этот юноша по имени Соломон Телрирян стал в тот миг апофеозом погубленной армянской нации. Ребенком он видел, как его отца раздели и убили турки, его мать и сестер погнали по дороге в Месопотамскую пустыню, а там конвоиры их изнасиловали и изрубили на куски. Кто-то подобрал его, потерявшего сознание, на дороге, и каким-то образом он добрался до Берлина через Россию. Там, как он рассказывал, ему было видение: его мать склонилась над ним и произнесла: «Ты знаешь, что Талаат здесь. Но ты, наверное, совсем бессердечный и не мой сын!» И вот на улице, на секунду взглянув в это гипсовое лицо, юноша выхватил из кармана револьвер и вышиб мозги из Талаата.
И Лиман, который после отставки сейчас жил в Германии, и вдова Талаата давали показания на процессе. Лиман защищал репутацию собственную и германских солдат, находившихся в Турции во время армянской резни, а вдова отстаивала имя своего мужа. Но ни один из них не имел ни малейшего шанса на оправдание Талаата в этом случае. На суде была зачитана одна из телеграмм, посланных какому-то турецкому командиру в провинцию. Этот офицер спрашивал, как называется место, куда он должен был отправлять схваченных им армян. Талаат отвечал: «Место, куда их посылаем, называется „никуда“.
При поражении Турции в 1918 году Энвер тоже уехал в Германию, а вскоре после своего отъезда был приговорен в Константинополе к смертной казни. Он пересек Черное море и доплыл до Одессы, а оттуда по суше через балканский хаос добрался до Берлина. Скоро ему надоела скверная жизнь беженца в побежденной столице, и в 1919 году он вернулся в Россию попытать счастья при Советах. Какое-то время он вместе с генералом Деникиным воевал за независимость Кавказа, но, когда Деникин вступил в переговоры с союзниками, бежал в Азербайджан. В 1920-м и 1921 годах он работал в Москве руководителем Министерства по делам Востока советского правительства и участвовал в Бакинской конференции как лидер коммунистического движения на Среднем Востоке. С этого места история становится туманной: всякий раз, как сообщают о его смерти, он появляется вновь. Однако в конечном итоге он вступил в борьбу с Россией и, говорят, нашел свою смерть, возглавляя кавалерийскую атаку против русских в горах Туркестана в 1922 году. Тогда ему было немногим больше сорока.
Лиман продолжал командовать турецкой армией на Южном фронте в Сирии, пока не был в 1918 году разгромлен генералом Алленби. Он передал командование Кемалю и вернулся в Константинополь. Там он сдался союзникам и был интернирован на Мальте до лета 1919 года. В течение оставшихся ему десяти лет (в Галлиполи ему уже было шестьдесят) он наслаждался достойной и уважаемой отставкой, а личная ярость, которая, чувствуется, пряталась под самой поверхностью его самообладания, — его собственная проблема. Он умер за несколько лет до прихода Гитлера к власти и оставил после себя имя военного стратега, которым в Британии восхищаются не меньше, чем в Германии.
О сказочном восхождении Кемаля к власти существуют очень детальные материалы, но, возможно, его первый триумф в Дарданеллах был для него не менее важен, чем для остальных. Когда в конце кампании он приехал в Константинополь все еще больной и истощенный, даже сопротивление Энвера не смогло помешать газетам приветствовать его как «спасителя Галлиполи».
В августе 1916 года в Лондоне была сформирована Королевская комиссия по расследованию Галлиполийской кампании. Генерал Монро, в то время находившийся на пути в Индию, куда он был назначен главнокомандующим, стал первым свидетелем, а в следующем году еще около 200 человек было приглашено давать показания: Черчилль и Гамильтон, де Робек и Кейс, Стопфорд и Фишер, все генералы и адмиралы, и, наконец, военные корреспонденты Невинсон, Эшмид-Бартлет и Мэрдок. Единственным
37
5 июня 1916 года он плыл на «Хэмпшире» с официальным визитом в Россию и утонул, когда корабль подорвался на мине вблизи Оркнейских островов.
Касаясь десанта в бухте Сувла, члены комиссии пришли ко мнению, что генералу Стопфорду следовало быть в более тесном контакте со своими войсками, а Гамильтон, как они сочли, своим вмешательством 8 августа лишь осложнил ситуацию. «Мы считаем, что вмешательство, — говорилось в отчете, — было необдуманным, хотя и производилось с добрыми намерениями». Короче, общее заключение было таково, что кампания явилась ошибкой и что даже при большем везении и лучшем управлении имела мало шансов на успех.
В 1917 году члены комитета по Дарданеллам еще не могли исторически оценить эту кампанию, потому что предстоял еще один год окопной войны во Франции, а последствия революции в России еще не были ясны. Поэтому тогда было трудно предвидеть более серьезные мировые потери, чем полдюжины старых линкоров и ослабление французского фронта снятием немногих дивизий, которые могли бы решить исход дела в Галлиполи.
Ясно лишь одно — что союзники, бесспорно, были побежденными. За 259 дней, прошедших с первой высадки десанта в апреле 1915 года до окончательного вывода войск в январе 1916-го, в Галлиполи было послано полмиллиона солдат, и чуть больше половины от их числа было выведено из строя. Есть некоторые сомнения в отношении точных данных о турецких потерях, но их официальная величина — 251 000 человек, что лишь на одну тысячу меньше, чем у союзников. И это, возможно, наиболее яркое свидетельство того, в насколько тесном соприкосновении велись бои [38] .
38
Официальные данные таковы:
СОЮЗНИКИ
солдат британских 410 000
солдат французских 79 000
Всего солдат: 489 000
Потери:
Британские 205 000
французские 47 000
Всего: 252 000
ТУРКИ
Всего солдат: примерно 500 000
Потери:
Убито 55 127
Ранено 100 177
Пропало 10 067
Умерло от болезней 21 498
Эвакуировано по болезни 64 440
Всего: 251 309
Что касается стратегических последствий поражения, о них стоило бы задуматься. Были высвобождены двадцать турецких дивизий, которые теперь могли атаковать Россию и угрожать Египту. Вся связь с Россией и Румынией была потеряна, и война еще три года тянулась на Ближнем Востоке, пока союзные армии, неизмеримо превосходящие по численности, чем та, что воевала в Галлиполи, медленно и мучительно отвоевывали то, что было утрачено раньше. До падения Османской империи в 1918 году в Салоники было отправлено примерно три четверти миллиона солдат союзников, а еще 280 000 человек пробивались с боями через пустыню из Египта к Иерусалиму и Дамаску. В противоположность надеждам генерала Монро, кроме войск АНЗАК, лишь немногие бойцы, эвакуированные из Галлиполи, приняли участие в боях с немцами. Большинство из них оставалось на Востоке до конца войны.
Эта кампания подмочила многие репутации. Когда в конце 1915 года Китченер вернулся в Англию, он был вынужден восстановить Генеральный штаб в военном министерстве и уже не был негласным диктатором в кабинете министров. Ему было уже шестьдесят пять, и Галлиполи, похоже, лишил его прежних прав оракула в плане принятия решений, и Ллойд Джордж, Бонар Лоу и другие стали прилагать объединенные усилия, чтобы избавиться от него. Через шесть месяцев после его гибели авторитет Китченера стал резко падать. В последующие годы снова и снова историки во многих книгах высказывали мнение, что потопление «Хэмпшира» избавило Китченера от печального и неизбежного заката. И все равно его так почитали в Англии, что долгое время люди не могли поверить, что он погиб, и постоянно ходили слухи, что он попал в плен к немцам.