«Борьба за души» и другие рассказы
Шрифт:
Другими словами, Пепичек наступал на хвост не только коту, но всей противной политической партии, и плевал не только на кота, но на всех политических приверженцев той партии, одному из членов которой принадлежал этот черный кот.
Пепичек ринулся в политическую борьбу бодро-весело.
Кот сидит перед дверью и, кажется, спит. Однако думать так означает глубоко ошибаться. Кот притворяется. Никто не должен ставить ему этого в вину, ибо он не ходил в школу и не знает, что притворяться грешно…
Итак, кот в своей невинности притворяется, а Пепичек наступает ему на хвост и плюет на голову.
Но тут кот вскакивает
Войдя в раж, кот с фырканьем взбирается на Пепичка, царапает его когтями, жутко шипит, мяукает. Потом, еще разок кусанув Пепичка за ухо, с него слезает и очень серьезно, задрав хвост трубой, уходит от ревущего мальчугана, чтобы с довольным видом и благодушно урча усесться на пороге лавчонки своего хозяина.
Когда Пепичек, весь зареванный и в крови, пришел домой, господин Кршичка ликующе воскликнул: «Слава богу, наконец-то я тебя накрыл, Густолес!» — и отвел Пепичка в полицейский комиссариат. Полицейский врач осмотрел потерпевшего и составил о его состоянии протокол, а полицейский комиссар отдал приказ кота арестовать и препроводить на ветеринарный осмотр.
Посему двое полицейских отправились за котом и именем закона арестовали его. Но так как кот при этом царапался, фыркал и вообще хотел удрать, не оставалось ничего иного, как послать за специальной корзиной, в которой обыкновенно доставляли пьяниц. Кот был заперт в ящик после того, как совершил открытое насилие, впившись зубами в полицейский мундир, а также нанес конвою оскорбление. Какой же именно смысл заключался в его мяуканье и фырканье, неизвестно.
Итак, кота переправили в ветеринарный отдел сельскохозяйственной секции технических наук. Полицейские же подали о его поведении следующий рапорт:
«Когда мы за ним пришли, он царапался, фыркал и кусался. Поскольку он, значит, отчаянно сопротивлялся, пришлось вызвать корзину для пьяниц и бросить его в кузов. Хотел сорвать с нас револьверы…»
Соответствующий протокол был составлен, подписан и направлен в государственную прокуратуру.
Государственная прокуратура усмотрела в деяниях господина Густолеса недостаточный надзор за животными.
Во-первых, кот не содержался на цепи и был без намордника.
Во-вторых, дело было во время выборов, когда животное может легко заразиться бешенством.
Далее: между господином Кршичкой, отцом сына Иозефа, на которого совершил нападение кот, и господином Густолесом, владельцем черного кота, напавшего на сына господина Кршички, уже в течение длительного времени имело место политическое напряжение. Таким образом, государственная прокуратура считает доказанным, что кот господина Густолеса действовал умышленно, с целью нанести физическое увечье сыну политического противника своего хозяина, что вышеуказанному действительно удалось. Поскольку, согласно действующему австрийскому закону от 8 января 1801 года, котов следует считать лицами слабоумными, за которых всем своим имуществом и жизнью отвечают их владельцы, вся вина падает исключительно на господина Густолеса.
Тем временем в ветеринарном отделе сельскохозяйственной секции технических наук было подвергнуто исследованию душевное и физическое состояние кота, и материалы переданы в государственную прокуратуру.
Заключение гласило:
№ 2145/65
«Г-н Франтишек
Исследованный широк в кости и хорошо упитан. Страдает, однако, воспалением надкостницы, так что его укус может быть опасен для жизни.
По этим причинам желательно, чтобы исследованный был уничтожен.
Государственная прокуратура направила этот акт к исполнению в полицейский комиссариат, где его тотчас приобщили к остальным документам по делу Густолеса.
Между тем кот был возвращен господину Густолесу. Каково же было удивление бедной его семьи, когда в пять утра за господином Густолесом пришли четверо полицейских и увели несчастного с собой! В полицейском участке строгий вахмистр не слишком приветливо обратился к задержанному:
— Вы — Франтишек Густолес?
— Так точно, ваша милость!
У одного молоденького полицейского на глазах выступили слезы.
— Дайте сюда дело Франтишка Густолеса и не плачьте мне тут!
Дело принесли.
— Густолес, выслушайте распоряжение наместника от 15 июня 1911 года за номером 75/289:
«По делу Франтишка Густолеса согласно ветеринарному заключению за № 2145/65 утверждается, чтобы упомянутый был безотлагательно уничтожен. Настоящее постановление является окончательным, и на основании § 5 закона о чуме рогатого и прочего скота от 12 февраля 1867 года обжалованию не подлежит.
— Видите, — сказал несчастному полицейский чин, — приговор не обжалуешь! Пишите завещание и не ревите. Все равно вам конец. Вот только из Вены подтвердят приговор и решат, каким способом вас уничтожить.
Хотелось бы мне знать, как господин Густолес выпутался из этой истории?!
О странном прощании старого сэра Арчибальда Торберна
со старым 1728-м годом
На рубеже графств Вестморленд и Даргем, там, где на невысоком холме пролег водораздел речки Эйден и ручья Микльтонского, на скверной дороге, ведущей к Эпльби, высился родовой замок Торбернов. Вообще говоря, уже слово «высился» есть большое преувеличение, а еще большую и к тому же заведомую ложь изрекал в округе всякий, кто произносил слово «замок». В действительности то были причудливые развалины, укрытые кронами старых дубов и сосен; пригодной для жилья осталась лишь башня. Но сэр Арчибальд Торберн вместе со своим слугой дерзко утверждал, что его замок все же высится!
И если в его присутствии кто-нибудь неосмотрительно решался заметить, что эта древняя развалина погребена под ветвями дубов, сэр Арчибальд вне себя от гнева восклицал, что в королевском суде в Лидсе при всем грозном трибунале докажет, что именно тут, под этими дубами, бард в тринадцатом веке сочинял балладу о короле Хорне.
По всему краю было известно, что из-за этого сэр Арчибальд обломал свою палку об голову управляющего королевскими имениями в Волсингене. Известно было также и то, что он утверждал, будто бы получил эту палку от короля Карла II, когда тот после реставрации в 1680 году направлялся на север усмирять мятежных шотландцев. С королем тогда выступило много всякого сброду из Пемброка, Кардинага, Дербингена и графства Чейстерского. Об этих людях пелось: