Борьба за мир
Шрифт:
После пятнадцатого выстрела танк вернулся на старую поляну. Тут все из него выбрались и, открыв задний люк, стали осматривать мотор. Танк уже «стих», а мотор все еще дрожал.
Мы ему во время боя, мотору, такую взбучку даем, ой-ой! — проговорил Звенкин.
Да-а… «Взбучка» была сильная… И Николай Кораблев, осмотрев мотор и подметив весьма мелкие неполадки в нем, написал письмо Лукину, предлагая: «Все это надо проработать на совещании инженеров и устранить». Письмо он отослал в штаб армии Макару Петровичу с просьбой переслать его на завод и, распрощавшись с Иваном Кузьмичом,
Дорогой Миша рассказал, что с Иваном Кузьмичом еще до войны он познакомился через его сына Саню, что Саня как радист на самолете, который вел в бой Миша, был убит пулей в голову вечером двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года. Во время второго вылета был убит и Валя — брат Миши.
Сам Миша чуть было не сгорел под Сталинградом. Семья? У него только мать-старушка, живет в Кимрах.
Это был не аэродром в обычном понимании этого слова, а огромная поляна среди леса, года два тому назад засеваемая колхозниками, теперь заросшая высокими сорняками. Посредине поляны прожектор, в сторонке несколько палаток, а на боковинах леса, прячась в зелени, самолеты.
Проходя мимо них, Николай Кораблев не без интереса читал:
«Мстим за товарища Егорова!»
Что это значит? — спросил он Мишу Кукушкина.
Три дня тому назад наш товарищ вылетел по заданию. Хороший товарищ! Впрочем, чем хороший? Как и мы все: с неба звезд не хватал. Ну, его самолет подбили. Радиста-пулеметчика — наповал, а Егоров выпрыгнул на парашюте и попал в плен. Фашисты согнули две березы, привязали Егорова за ноги и отпустили. Позавчера мы захватили эту поляну и нашли Егорова разодранным вон на тех березах…
Николай Кораблев подумал: «Мало расстрелять человека… Мало повесить… Надо его разодрать… Ужасно! Притупилось всякое чувство!» — и спросил Мишу:
Ну, а вы, что ж, тоже их раздирать будете?
Нет, — брезгливо поморщился тот. — Мы такой пакостью заниматься не умеем. Даже повесить и то противно!
Летчики высыпали из палатки навстречу Мише.
Все они были необычайно оживлены, и все наперебой стали рассказывать о том, как какой-то немецкий летчик, им уже известный под кличкой «Черт», пронесся над аэродромом, затем покружился и «ушел к себе».
Восвояси! — кричал один летчик, молодой и задорный. — Я хотел было кинуться за ним, но уговор: твой трофей, товарищ майор.
Жаль!.. Мой… Жаль! — произнес Миша, сжав кулаки, посматривая в небо. — Ну, друзья, был я у Ивана Кузьмича, про Сашу вспомнили, про Валюшку. Эх, были бы они живы! А это вот Николай Степанович Кораблев — директор моторного завода.
Летчики окружили Николая Кораблева, начали его расспрашивать про Урал, но в это время в небе загудело что-то чужое. Летчики смолкли, и тут же кто-то крикнул:
Товарищ майор! «Черт» появился.
И как бы в подтверждение этих слов над аэродромом дерзко пронесся небольшой черный самолет.
Миша дрогнул, весь сжался и кинулся в сторону…
…И вот загудел пропеллер, затем истребитель колыхнулся, побежал по поляне, приминая травы, потом накренился и взвился.
Летчики побежали в лес. Через какую-то минуту они пересекли
Вначале Николаю Кораблеву показалось, что два истребителя — один черный, а другой сизоватый — просто убегают друг от друга: они мелькали — один на севере, другой на юге, — то скрываясь, то выныривая из облаков.
«Перепугались и удирают», — подумал он.
Но кто-то из летчиков крикнул:
Нацеливаются! Этих теперь огнем не разнимешь…
И в самом деле, истребители вдруг стали расти: из точек они быстро превратились в пятна, пятна обозначились крыльями. Сквозь гул моторов послышались резкие, короткие очереди… И вот они уже вступили в единоборство, то ныряя друг под друга, то наскакивая, точно два беркута… В таком бою прошло, может быть, пять или десять минут. Летчики с земли смотрели на единоборство с затаенным дыханием. Но вот кто-то не выдержал, крикнул:
Ох! Ох! Что они делают?!
Самолеты ревели, кружились, а временами Николаю Кораблеву даже казалось, они сцепились, и теперь никакая сила их не разорвет.
Ну, амба! Кто-то должен сдаваться! — прокричал все тот же летчик.
«Черт» не сдастся. Разве такие сдаются?
Надо послать на подмогу, — понеслось от других летчиков.
Только помешаем! — отсоветовал кто-то.
Два самолета кружились в воздухе. Они кружились по какой-то одной линии, как иногда кружится щенок, гоняясь за собственным хвостом. Но вот черный самолет рванулся, падая вниз, а сизый взвился, уходя в голубизну неба… И тут же они оба вернулись и с невероятной быстротой кинулись друг на друга.
Летчики ахнули, заволновались.
В лоб пошли!
В лоб!
Ох Миша! Миша! Гляди! Миша!
Два самолета неслись друг на друга по прямой. Все ближе и ближе… на земле все замерли: ведь это смерть — удар в лоб.
И вдруг черный не выдержал, ринулся вверх, но в эти секунды сизый дал очередь, и черный всей своей массой, как иногда падает подстреленная утка, пошел вниз. Самолет Миши проскочил еще какое-то расстояние и, кувыркнувшись, тоже пошел вниз. Затем из черной массы что-то вывалилось. Это «что-то» вспыхнуло белым куполом, и человек, будто чаинка в стакане, закачался в воздухе.
А, Миша, Миша!
Неужели Миша?! — закричали люди на земле.
И в эту же секунду вспыхнул второй белый купол.
Оба купола-парашюта ветром понесло в сторону. А самолеты рухнули на землю и занялись, как гигантские костры.
Мишу вскоре подобрали и положили в палатку, приставя к нему медсестру. Он был страшно возбужден и все время будто в бреду, повторял одно и то же:
«Черта», «Черта» сбил!..
«Черта» взяли только поздно ночью. Его можно было бы издали просто расстрелять, но всем хотелось посмотреть ему в глаза глазами победителя. И только поздно ночью, когда он, забившись под коряги около березы, задремал, к нему неслышно подползли два человека из людей Саши Плугова. Услыхав о том, что «Черт» сбит, Саша немедленно приехал на аэродром и привез с собой двух бойцов-лазутчиков.