Борьба за наследство Киевской Руси : Краков, Вильнюс, Москва

Истории отношений России с Польшей посвящены многочисленные исторические произведения, созданные в разные эпохи. Как правило, все они рассматривали взаимоотношения России и Польши, а соответственно и народов, их населяющих, с одной позиции: мы, т. е. наше государство, народ всегда правы в своих действиях, а противоположная сторона виновна во всех межгосударственных конфликтах. Такой подход к истории взаимоотношений русского и польского народов только прибавляет взаимной неприязни и никак не способствует выяснению подлинных причин ее возникновения.

Более того, современные авторы (А. Е. Тарас и др.) пытаются опереться в своих выводах на исследования в области генетики, которая якобы доказала различия в ДНК поляков, белорусов, украинцев, с одной стороны, и ДНК русских – с другой. Делается заключение, что «именно врожденные (генетические) различия в решающей мере способствовали традиционному неприятию московитами (впоследствии русскими) европейского образа жизни, европейской культуры, католицизма,

униатства и протестантства, [отсюда. – Ю. Д.] их ненависть к Великому княжеству Литовскому, Господину Великому Новгороду, Ливонии, Польскому королевству. И напротив, [породили. – Ю. Д.] огромную любовь к Востоку и азиатским традициям» [73, 6]. Следовательно, коль скоро на генетическом уровне эти народы разные, то и взаимопонимание между ними практически невозможно.

Такой подход к чистоте происхождения этносов уже существовал в Германии в 1-й половине XX в., когда с помощью линейки и циркуля определяли «истинную» принадлежность к германскому народу. Другие народы, согласно нацистской идеологии, не имели права на жизнь. Вероятно, наука генетика может оказать помощь археологам в выявлении принадлежности найденных при раскопках останков людей к тому или иному этносу, но рассматривать историю народов с помощью далеких от всеобщего признания выводов отдельных генетиков не только бессмысленно, но и очень опасно. Ни один европейский народ не создавался в лабораторных условиях с помощью клонирования человеческих особей. Происходившие в Европе в течение многих веков межплеменные, межнациональные и межконфессиональные войны, а также нашествия из Азии различных по этническому составу народов создали такой крутой замес этносов, что говорить можно только о культурных и языковых отличиях современных народов. Даже с учетом того, что население, например, Суздальского княжества в IX–XII вв. формировалось преимущественно из представителей мери, веси, муромы и мещеры, нелогично делать вывод об угро-финском происхождении всего народа Московского государства, а уж тем более народа Российского государства.

Добавляют масла в огонь межнациональной неприязни писатели и поэты на протяжении многих веков. Даже такие горячо любимые и взаимно признаваемые русским и польским народами поэты, как Александр Пушкин и Адам Мицкевич в своих стихах весьма негативно характеризуют поляков и русских соответственно.

Однобокие и необъективные подходы к истории польского и русского народов и стали основной причиной появления этой книги. Автору посчастливилось в течение долгого времени жить в Западной Украине, где переплелись судьбы украинцев, русских, поляков, затем в Белоруссии и России, удалось побывать в Литве и Польше и познакомиться с жизнью их народов. Именно это, надеюсь, позволит беспристрастно описать историю взаимоотношений этих народов на протяжении 2-го тысячелетия н. э.

Заранее приношу извинения за может быть излишне ироничный взгляд на события прошлого и их современников, но делаю это сознательно, чтобы отвлечь читателя от патриотического пафоса, которым часто проникнуты труды российских историков. Патетика может помешать непредвзято отнестись к взаимоотношению наших предков с их соседями, хотя само понятие «соседи» менялось во времени от средневековых жителей Вязьмы до современных жителей Гданьска и Ольштына.

Это первая книга дилогии, в которой предлагается собственный анализ событий, происходивших в жизни польского, литовского и русского народов на протяжении X–XVI вв.

Первое упоминание о поляках в «Повести временных лет» неизвестный автор этого главного русского источника поместил под 898 г. в связи с нашествием венгров в Центральную Европу, когда напоминает потомкам о единстве славянских народов. «Был един народ славянский: и те славяне, которые сидели по Дунаю, покоренные уграми, и моравы, и чехи, и поляки, и поляне, которых теперь называют русь. Для них ведь, моравов, первоначально созданы буквы, названные славянской грамотой; эта же грамота и у русских, и у болгар дунайских» [62, 36].

Представление поляков об истории своего происхождения можно почерпнуть из «Трактата о двух Сарматиях» польского автора начала XVI в. Матвея Меховского, который сообщает о двух братьях, князьях Лехе (Lech) и Чехе (Czech), живших со своими народами в Кроации и Славонии.

«По мере размножения людей и родов в Далмации, Кроации и Славонии, при непонимании общего родства, часто начинались ссоры и убийства между братьями князьями и родственниками.

Поэтому вышеупомянутые князья Лех и Чех в полном согласии приняли здравое решение и, во избежание злейших преступлений, убийств и отцеубийств, собрали свое добро и свои народы по родам и поселениям со всей, какая у тех была, утварью, покинули родные места и пошли в западные страны искать нового пристанища.

Они знали, что восточные и южные области густо населены, и потому туда напрасно идти и нечего там искать.

Отправившись, таким образом, в поход, они достигли Моравии и Богемии. Обойдя всю эту область, тогда еще пустынную и необработанную, они увидели, что климат там здоровый, а земля плодородна, и поставили шатры на горе по имени Рип (Rzip). [1] Тут младший брат Чех, восхищенный

прелестью местности, стал просить у старшего брата Леха с большой настойчивостью, чтобы моравские и богемские земли отданы были ему, его наследникам и потомкам во владение и для заселения.

Лех, чтобы поддержать братскую любовь, согласился на просьбы и желания Чеха и, простившись, ушел со своими на северо-восток.

Достигнув земель Силезии и Великой Польши, невозделанных и до тех пор незаселенных, он остановился и закрепился там со своими людьми и имуществом.

В тех местностях Великой Польши и Силезии лехиты, они же поляки, размножились, волей божьей весьма возросли числом и наполнили Вандалию, то есть Польшу у реки Вандала, ныне именуемой Вислой, а также Померанию, Кассубию и всю область по Германскому морю, где ныне Марка, Любек и Росток, вплоть до Вестфалии. Они получили разные наименования соответственно местам жительства» [47, 73].

Эту версию происхождения поляков М. Меховский почерпнул из «Истории Польши» своего предшественника, польского историка XV в. Я. Длугоша, которая с некоторыми изменениями использовалась и другими историками, в том числе и чешским историком XII в. Козьмой Пражским. Несмотря на то, что версия не имеет никаких исторических подтверждений и, скорее всего, выдумана от начала до конца, для нашего исследования важно, как поляки в XV–XVI вв. позиционировали себя среди других европейских народов.

В историческое время во главе польского народа стала династия Пястов. О самом родоначальнике этих польских властителей Пясте и его жене Репке известно очень мало, хотя Галл Аноним называет даже имя его отца – Котышко, поэтому первым представленным в исторических источниках был, вероятно, герцог Польши Мешко I, правление которого приходилось на вторую половину X в. [2] Именно с этим герцогом вел борьбу русский князь Владимир I за обладание Галицией. «В год 6489 (981). Пошел Владимир на поляков и захватил города их, Перемышль, Червен и другие города, которые и доныне под Русью» [62, 69]. Галиция, где расположены эти города, скорее всего, получила свое название от польского слова hala – горный луг, высокогорное пастбище, поскольку к территории с этим названием относятся местности как самих гор, так и предгорий Украинских Карпат и Польских Бескид. И хотя русский летописец сообщает, что и в его время галицийские города принадлежали Руси, эта территория долгое время была спорной между Русью, Польшей и Венгрией. Мешко I, или Мечислав, являлся вассалом германского императора Оттона II, от власти которого Польша пыталась время от времени освободиться. Скорее всего, именно в такой момент борьбы Польши за независимость и напал на поляков Владимир I, так как Мешко I не только уступил русскому князю несколько городов, но и заключил с ним мир, не желая воевать на два фронта.

Мешко I, принявший христианство в 966 г., был женат дважды. Его первая жена Добрава, сестра герцога Богемии (Чехии) Болеслава II Благочестивого, была христианкой. Вместе с ней в Польшу прибыл епископ Иордан, именно они положили начало христианизации Польши. Добрава родила в 977 г. наследника Болеслава, но при родах умерла. Вторая жена Ода, дочь маркграфа Нордмарка Дитриха, вышла замуж за Мешко в 978 г., будучи монахиней монастыря Кальбе. Такой брак порицался церковью, «однако ради блага отечества и укрепления необходимого всем мира дело не дошло до разрыва, а напротив, было достигнуто спасительное примирение. Ведь ею всячески поощрялась служба Христу, множество пленных было возвращено на родину, оковы с побежденных сняты, а тюрьмы для обвиняемых раскрыты» [75, 67]. Так описал причины этого брака епископ Титмар Мерзебургский, современник этих событий. Ода родила Мешко троих сыновей: Мешко, Святополка и Влодовея, или Ламберта (Лису). Вероятно, по случаю заключенного с Мешко I мира Владимир I назвал своего приемного сына (Владимир взял в жены беременную жену погибшего брата Ярополка) Святополком, который был одногодком или погодком сына Мешко с таким же именем.

Население завоеванных киевским князем Владимиром польских городов и их окрестностей, скорее всего, было уже христианским, так как с момента принятия поляками со своим герцогом крещения от римской церкви прошло 15 лет. В летописях ничего не говорится о попытке князя Владимира вернуть своих новых подданных в язычество, хотя упоминается, что он с начала княжения в Киеве ревностно насаждал многобожие в столице, в Новгороде и, наверное, в других городах. Но через семь лет с момента приобретения Перемышля, Червеня и других галицийских городов Владимир в 988 г. сам принял христианство от византийской церкви и крестил киевлян. Какие обряды христианства в процессе этой религиозной реформы на Руси предпочло население Галиции – латинские или греческие, в исторических источниках не сказано. Однако если учесть, что галицийские города часто переходили от Руси к Польше или Венгрии и наоборот, надо предполагать, что и обряды менялись с такой же периодичностью, так как веротерпимость не была в почете в Средневековье.