Борьба за Рим

Дан Феликс

— Да? — улыбнулся Цетег и схватился за кинжал.

— И распятие!.. — Продолжал раб и снова с рыданием бросился к ногам своего господина.

— Успокойся, я еще не распят, твердо стою на ногах, кончай!..

— Но я полководец, а не палач, — продолжал Нарзес. — Юстиниан должен удовольствоваться тем, что я пришлю ему голову этого храбреца. Но… О господин… только не это! Что хочешь, только не это! Уж если мы должны умереть…

— Мы? — улыбнулся Цетег. — Но ведь ты же не обманывал великого императора и не был в связи с Феодорой. Тебе не грозит никакая опасность.

Но Сифакс, не слушая его, продолжал:

— Да

разве же тебе неизвестно? Вся Африка хорошо знает, что если отрубить голову человека, то душа его должна будет целые века жить в теле самых отвратительных безголовых червей. О, только бы они не отрубили твоей головы!.. — рыдал Сифакс.

— Успокойся, она еще крепко держится на плечах. Но тише, кто-то идет.

Вошел посланный от Нарзеса с письмом. Цетег быстро распечатал его.

«Неприятную новость должен я сообщить тебе, — писал Нарзес. — Вчера вечером я получил известие, что Лициний и большая часть исаврийцев…» — О! — простонал Цетег. — Они убиты!.. — «…хотели силою овладеть Римом и умерщвлены. Остальные исаврийцы взяты в плен».

— Итак, мой второй Юлий последовал за первым. Но теперь мне и не нужен наследник, потому что Рим не будет моим наследством. Все потеряно! Великая борьба за Рим кончена. Глупое превосходство силы победило и геройство готов, и силу духа Цетега. Теперь идем Си-факс, я — на смерть, а ты, свободный, в свою свободную пустыню.

— О господин, — громко рыдая и бросаясь на колени, вскричал Сифакс, — не прогоняй меня от себя. Позволь умереть с тобою!

— Хорошо, — просто ответил Цетег, положив руку на голову мавра. — Я сам любил тебя, умрем же вместе. Подай шлем, щит, меч и копье.

— Куда, господин?

— Сначала к Нарзесу, а потом на Везувий.

Глава IV

Было чудное сентябрьское утро: земля и море были залиты ярким светом солнца. По самому берегу залива, так, что катящиеся волны иногда касались его ног, спокойно шел одинокий воин. Лучи солнца ярко блестели на его круглом щите и великолепном панцире. Это был Цетег, и он шел на смерть. Издали за ним почтительно следовал Сифакс. Вот Цетег подошел к высокой узкой скале, которая глубоко вдавалась в море. Он взошел на самую вершину ее, обернулся и устремил взгляд на северо-восток. Там лежал Рим.

— Прощайте! — глубоко растроганным голосом сказал он: — прощайте, семь холмов бессмертия! Прощай и ты, река Тибр. Два раза лежал я окровавленный на твоем берегу, и оба раза твои воды возвращали мне жизнь. Но теперь и ты не спасешь меня! Я боролся, сражался из-за тебя, мой Рим, как никто. Теперь борьба кончена, полководец без войска разбит. Да, я сознаю теперь, что хотел невозможного. Сего может достичь могучий дух отдельного человека, только не может он создать несуществующий народ. Будь же благословенно, священное море! — и, наклонившись, он зачерпнул рукою немного морской воды и смочил ею свой лоб. — Будь благословенна и ты, священная почва Италии! — и он опять захватил рукою немного песку с берега. — С благодарностью покидает тебя твой верный сын, глубоко пораженный не страхом близкой смерти, а твоею прелестью. Я предвижу для тебя долгие столетия чужеземного владычества, — я не смог отвратить их. Но кровь своего сердца приношу я в жертву, чтобы исполнилось мое желание: чтобы наступил наконец день, когда никакие иноземцы

не будут владеть ни пядью твоей священной земли, когда ты будешь свободна вся, от священных Альп до самого моря.

Спокойно, с достоинством пошел Цетег к среднему лагерю, к палатке Нарзеса.

— А, Цетег! — вскричал Нарзес, увидя его. — Как, кстати, ты пришел. Скажи, неужели правда, что ты присоединился к этому безумному союзу, который составили мои лучшие полководцы? Я только что случайно узнал о нем и назвал их безумцами, а они ответили мне в оправдание, что это — не безумие, потому что даже умнейший человек, Цетег, примкнул к союзу. Правда ли это?

— Да, правда. И прямо отсюда, — ты Иоганн, позволь мне начать первому, — я иду к Везувию. Приближается время дежурства Тейи.

— Я рад этому, — сказал Нарзес.

— Да, это избавит тебя от значительных хлопот, префект Рима, — ответил Цетег.

Все смотрели на него пораженные. Только Нарзес спокойно сказал:

— Ты знаешь все? Отлично. Не моя вина, Цетег, что я не сказал тебе этого сам. Но император строго запретил. Я хвалю твое решение. Не изменяй его, оно избавит тебя от тяжелого процесса. Прощай! Мы все также двинемся тотчас к проходу. Нельзя допустить готов напасть на нас. Не понимаю только, почему мой ионийский флот не приходит так долго. Два скороходных корабля послал я к нему с приказанием немедленно идти сюда, а о нем ни слуху ни духу. Он нужен мне для перевозки пленных готов в Византию. Но теперь невозможно дольше ждать. Сейчас мы двинемся к ущелью.

— Нарзес, — сказал Цетег. — Окажите мне последнюю милость. В твоем войске есть римляне и итальянцы. Позволь мне собрать их и повести в этот последний бой.

Нарзес с минуту подумал.

— Хорошо, — сказал он, — собери их веди… на смерть, — тихо прибавил он, обращаясь к Василиску. — Их тысячи полторы, и я доставлю ему счастье умереть во главе своих соотечественников… Прощай, Цетег!

Молча поклонившись, с поднятым мечом, Цетег вышел.

— Альбоин, — задумчиво сказал Нарзес после ухода римлянина. — Посмотри хорошенько на него. Понимаешь ты, кто это вышел?

— Великий враг своих врагов, — серьезно ответил лангобард.

— Да, волчонок, взгляни на него еще раз: это идет умирать последний римлянин!

И все полководцы, бывшие в палатке, поспешили к выходу, чтобы еще раз взглянуть на великого человека.

— Как? — вскричал в эту минуту Сцевола, все еще переодетый лангобардом. — Ты позволяешь ему ускользнуть от суда?

— И от руки палача? — прибавил Альбин. — А обвинителей лишаешь его имущества?

Альбоин быстро обернулся и с негодованием вскричал:

— Полководец, вели этим двум крикунам снять одежду моего народа. Они позорят ее.

— Ты прав, волчонок, — ответил Нарзес и затем обратился к римлянам: — Теперь уж незачем переодеваться. И вы не нужны мне, как обвинители. Цетег приговорен, и приговор над ним исполнит король Тейя. А вы, вороны, не должны каркать над мертвым героем.

— А приказ Юстиниана? — Упрямо спросил Сцевола.

— Даже Юстиниан не может ни ослеплять, ни распинать мертвых. Раз Цетег умрет, я не смогу оживить его для удовлетворения жестокости Юстиниана. Но ты, Альбин, не получишь ни гроша из его денег, и ты, Сцевола, ни капли его крови. Его золото принадлежит императору, кровь — готам, а его имя — потомству.