Борис Годунов
Шрифт:
Судьёй же, «высшим арбитром» в таких случаях неизменно выступал повелитель, который извлекал из такого противостояния вполне ощутимые для себя текущие морально-организационные выгоды. Иоанн Грозный мог быть абсолютно уверенным, что такие «холопы», как Малюта и Годунов, никогда не пристанут к вельможам, никогда не станут злоумышлять с родовитыми против него; ведь без его милости они — ничто и никто.
Царь снисходительно относился к тому, что «верные рабы» стремились укрепиться в родовитой среде. Малюта Скуратов и Дмитрий Годунов, что называется, пользовались благоприятным моментом. У Скуратова не было продолжателей рода в мужском колене; у него было три дочери, которым «папенька» подыскал вполне пристойные партии. На старшей дочери женился
У Дмитрия Ивановича Годунова собственные дети умерли в ранние годы, и когда он стал сановником первой руки, то только подопечные племянники у него и были — Ирина да Борис. Забегая вперед, уместно сказать, что Дмитрий Иванович Годунов, добившийся наивысших на Руси чинов и званий, в конце жизни пережил полное крушение. В 1605 году, после воцарения Лжедмитрия, старика Годунова — ему приблизительно было около семидесяти лет — арестовали, заточили в каземат, морили голодом, а потом по указу самозванца «с позором» выслали из Москвы. В изгнании, в 1606 году, Дмитрий Годунов и умер...
Первый Царь Иоанн Грозный не раз демонстрировал по отношению к Годуновым свою симпатию. Причём подобное расположение порой выходило далеко за рамки служебной степенной иерархии и приводило современников и последующих историков в замешательство. К числу таковых случаев несомненно относится замужество сестры Бориса Годунова Ирины. Без царского соизволения, без царского одобрения подобная партия никогда бы не возникла. В 1580 году она стала женой друга своего детства. Царевича Фёдора Иоанновича. Теперь у Годуновых сложилась прямая, близкая родственная связь с Царским домом; тестем Ирины стал сам Иоанн Васильевич, а Борис Годунов, ставший боярином, отныне — шурин Царевича Фёдора.
Глава 6
Великий боярин
Борис Годунов стал государственно известной фигурой в последний период жизни Иоанна Грозного, а в день его смерти он оказался в эпицентре событий. Смерть Первого Царя привела к потрясению всего государственного строя, вызвала замешательство в высших слоях управления Московского Царства, вселила в души многих «больших людей » страх великий за своё будущее и будущее близких.
Никто не знает, какие чувства в тот момент — последние часы и минуты жизни Иоанна Грозного — испытывал Борис Годунов. Однако трудно предположить, чтобы он испытывал особую радость, так как его будущее становилось весьма шатким и неопределенным. Казалось бы, формально Борис Фёдорович, как шурин преемника Грозного Фёдора Иоанновича, мог быть спокоен: он ведь теперь будет сродником Царя. Однако в момент ухода Грозного, в первые часы и дни после его кончины, будущее безоблачным совсем не представлялось. Возникли многие трудности...
В конце жизни у Иоанна Грозного было два несомненных любимца, два «ближних человека » среди всего придворного люда: Борис Годунов и Богдан Вельский. О последнем надо сказать особо, так как по стечению обстоятельств он оставил в судьбе Бориса Годунова заметный след. Иван Тимофеев в своём «Временнике» даже написал, что сердце Иоанна Грозного «всегда к нему жадно стремилось и глаза свои он неуклонно всегда обращал на него, раненный срамной стрелой тайной любви Не будем комментировать неизвестно на чём основанный намёк на противоестественное влечение Царя Иоанна Васильевича к Вельскому. Таковы уж эти «показания» современников, каковые никак нельзя квалифицировать как беспристрастные.
Богдан Яковлевич Вельский (ум.1611) приходился племенником Малюте Скуратову, и его возвышение, как и Бориса Годунова, началось в последние годы Опричнины. Точная дата рождения Вельского неизвестна,
Вельский смолоду принимал участие в Ливонской войне, был членом Опричнины, а в последние годы жизни Царя Иоанна выполнял поручения секретного свойства, например по высочайшему повелению «курировал» переговоры с англичанами о возможности женитьбы Царя на Королеве Елизавете или её племяннице Марии Гастингс. Снискавший расположение Грозного Царя, став его «любимцем», пронырливый Богдан нажил большое состояние. В свои тридцать лет благодаря пожалованиям, подношениям и подаркам, в том числе и от купцов-иностранцев. он стал одним из самых богатых людей того времени. Расчётливый и пронырливый англичанин Джером Горсей называл его «сказочно богатым человеком.
Превратности биографии Вельского являлись своеобразным отражением перелома Русской истории; времени бурного и непредсказуемого. Он служил Иоанну Грозному, Борису Годунову, Лжедмитрию I, Лжедмитрию II («Тушинскому вору»), Василию Шуйскому. История с Лжедмитрием I особо примечательна. При Фёдоре Борисовиче Годунове Вельский, находившийся в ссылке, был прощён и вызван в Москву. По дороге, в мае 1605 года, боярин встретил войско самозванца и тут же признал в нём «законного наследника » Дмитрия и начал всем рассказывать, что именно он. Вельский, «спас Царевича» в 1591 году.
Всем, кроме Грозного, Вельский так или иначе изменял, а окончил свои дни весьма печально. Будучи воеводой в Казани, Вельский в марте 1611 года был растерзан толпой казанцев за свои призывы не присягать никому, кроме «Венценосца Московского », которого в тот момент просто не существовало. За бесконечные ложь и предательства народ возненавидел боярина и воеводу и расправился с ним «по-народному».
Вельский и Годунов были теми людьми, с кем Иоанн Грозный провел последние часы своей земной жизни. Вот как выглядела картина смерти Первого Царя в изложении Горсея, прекрасно осведомленного о слухах и сплетнях, витавших вокруг Царя:
«Вельский поспешил к Царю, который готовился к бане. Около третьего часа дня Царь пошёл в неё, развлекаясь любимыми песнями, как он привык это делать, вышел около семи, хорошо освеженный. Его перенесли в другую комнату, посадили на постель, он позвал Родиона Bиpинa^'’^ дворянина, своего любимца, и приказал принести шахматы. Он разместил около себя своих слуг, своего главного любимца (Вельского. — А.Б,)и Бориса Фёдоровича Годунова, а также других. Царь был одет в распахнутый халат, полотняную рубаху и чулки; он вдруг ослабел и повалился навзничь. Произошло большое замешательство и крик, одни посылали за водкой, другие — в аптеку за ноготковой и розовой водой, а также за его духовником и лекарями». Далее у Горсея следуют несколько слов, которые потом не раз давали повод усомниться в естественной смерти Первого Царя. Фраза эта такая: «Тем временем он был удушен и окоченел.
До сего дня неведомо, от кого Горсей получил подобные сведения; самого его около царских покоев, что называется, и «близко не стояло». Оставим в стороне гадания и зададимся вопросом: могли вообще возникнуть у Годунова и Вельского намерения «додушить» умирающего Царя, у которого случилось, по всей видимости, кровоизлияние в мозг, или инсульт? Никто не поручится за то, что ни тот ни другой в глубине души не хотели бы избавиться от надзора и «всевидящего ока» Грозного Царя. Они не просто его боялись, а перед ним трепетали, как и все прочие лица, включая и иностранных послов, оказывавшихся рядом с Иоанном Грозным. Но одно дело — трепетать, а другое дело — отважиться на цареубийство, совершить страшный грех перед Богом. Вопрос так и остаётся открытым. Другие источники и свидетельства версию Горсея о насильственной смерти Царя не подтверждают.