Борис Слуцкий: воспоминания современников
Шрифт:
«Может быть, к этим перечисленным народам, — думал я, — добавится и малочисленный алтайский народ, с языка которого прославленный московский поэт переведет мои стихи». И все же, хотя и побаивался, и волновался, — нажал кнопку звонка. Дверь открыл сам Слуцкий, посмотрев на меня при этом удивленными рысьими глазами.
Вспомнились и другие строки, высказанные прямиком, твердо и даже жестко:
Еще ноги его ходили, Еще мускулы были сильны ИМастер открыл дверь и спрашивает:
— Вы к кому?..
— К вам, — говорю, глядя прямо ему в глаза, — к вам, Борис Абрамович.
— Войдите, — сказал он, пропуская меня вперед, — снимите ботинки, наденьте вот эти башмаки, — точными и, как мне показалось, резко-сердитыми словами, указывая на растоптанные большие тапочки.
Комната оказалась небольшой, забитой до потолка книгами. На рабочем столе беспорядочно лежали какие-то бумаги и опять же книги.
— Ну, что там в вашей папке? — сразу же спросил поэт, садясь на стул, как только вошли в комнату.
— Принес вам показать свои стихи.
— А вы на каком языке пишете?.. На алтайском? Значит, ваш язык входит в тюркскую группу языков?
Услышав удовлетворительный ответ, Слуцкий тем же резким тоном спросил:
— Стихи принесли показать или хотите, чтобы я их перевел?
— Сперва посмотрите…
Он тут же прервал меня:
— Мне некогда смотреть. Я работаю. Нет времени.
Я не знал, как повести себя. «Может, встать и выйти», — подумалось. Видимо, мое состояние не ускользнуло от внимательных глаз Мастера, ибо не меняя тона, он сказал:
— Прочтите самое лучшее, что в вашей папке.
Я, наверно, подумал в этот миг: «Будь что будет» и, набравшись нахальства, брякнул:
— У меня нет лучших стихов и плохих тоже нет.
— Стало быть, все хорошие? — усмехнулся он в свои короткие и жесткие усы.
Я молча открыл папку и протянул ему первые же листки бумаги со стихами-подстрочниками «Моя Родина». Он быстро взглянул на заголовок стихотворения, тут же заметил:
— Почти все национальные поэты стараются написать на эту ответственную тему, и у них, как правило, ничего дельного не выходит. Ударяются в голые декларации и громкие лозунги…
— А у меня получилось! — не без вызова буркнул я.
Его рысьи глаза быстро пробежали по бумаге. Стихотворение было большое. Заканчивалось такими строчками:
Моя родина — мои шаги От зимы до зимы. От весны до весны Моя родина — Мои стихи. Читайте! Вот они.Борис Абрамович прочитал до конца. Поднял на меня глаза, спокойно и убедительно сказал:
— Да, у вас стихи о родине получились. Давайте-ка еще что-нибудь.
Я подал еще несколько страниц. Он так же быстро и молча прочел их, положил листы поверх
— А если я переведу ваши стихи, то кто же вам поможет их напечатать?
— Как кто?! — искренне удивился я. — Вы поможете их напечатать.
— Ну, ладно, — примирительно согласился он. — Оставьте их у меня. Позванивайте мне, но только в вечерние часы. С утра я работаю. Звоните после десяти часов вечера.
— У меня нет вашего телефона.
— Запишите. Есть у вас записная книжка? — И продиктовал номер своего телефона… — Когда вам ответят, то скажите, дайте 2–48. Таким путем вы попадете ко мне.
Затем встал, вытащил с книжной полочки свою тоненькую, ту самую молодогвардейскую книжечку в весенней зеленоватой обложке и, поставив автограф, протянул мне. Я не растерялся, взамен подарил ему свою «Ветку горного кедра», в переводах Фонякова и Елисеева.
— Значит, вы уже издаетесь на русском языке. Это хорошо. А сколько у вас вышло сборников на алтайском?
— Три. Есть и переводные книги. Я перевожу с русского на алтайский. Перевел рассказы для детей Константина Ушинского; «Ашик-Кериб» Лермонтова; «Мойдодыр» Корнея Чуковского; «Дядю Степу» Сергея Михалкова; «Джамилю» Чингиза Айтматова; сборник стихов Ивана Ерошина «Синяя юрта» и другие.
— А кто такой Иван Ерошин?
Я ответил, что был такой интересный русский поэт родом, как и Есенин, из Рязани, в двадцатые-тридцатые годы жил на Алтае, печатался в журнале «Сибирские огни» и что его стихами восхищался Ромен Роллан, писал ему письма…
Слуцкий поинтересовался, какие книги я читаю, кого больше всего люблю из современных поэтов. Среди перечисленных мной имен, он остановился на Леониде Мартынове.
— Значит, читаете Мартынова. Хороший и серьезный поэт. Трудный поэт, — добавил он. — А Николая Асеева читали?
— Читал. Но как-то стихи его не воспринимаю, — признался я, — очень книжный, что ли, поэт…
— А «Синие гусары» тоже книжные стихи?.. Нет, Асеев хороший поэт, вчитывайтесь и учитесь у него. Среди современных национальных поэтов кого читаете и любите? — продолжал допытываться, выясняя, видимо, мои интересы Слуцкий.
Я сказал, что люблю Кайсына Кулиева, Мустая Карима и…
— А такого поэта, как азербайджанец Расул Рза, читали? Хорошо, что любите его и читаете. Очень большой поэт. Я познакомлю вас с ним. И Давид Кугультинов большой и мудрый поэт. Вы с ним знакомы?..
Узнал я и о том, что сам Борис Абрамович недавно был в нашем институте, что приглашал его поэт Николай Сидоренко на свой семинар и что ему молодые поэты читали свои стихи.
— Мне понравились, — сказал Борис Абрамович, — стихи Николая Рубцова. Вы знаете его?.. Дружите?.. Вот у него есть настоящие вещи. А Игоря Шкляревского знаете? Дайте, если он согласится, переводить ему свои стихи. Там есть еще Анатолий Передреев. Тоже пишет крепко и хорошо.