Борода дьявола

Панов Вадим Юрьевич

– Я помешал?

– С караваном идет наш осведомитель, – угрюмо произнес Чекряев. – Мы прилетели, чтобы встретиться с ним.

Еще один глоток вина.

– Мне жаль.

– И все? Тебе просто жаль?!

– Шашлык действительно удался, – мягко произнес Захар. – Угощайтесь, рекомендую.

– Ты еще не понял, полковник?! – рявкнул Дорохов. – У тебя будут крупные неприятности!

И охнул.

Потому что ночную тишину разорвал вой. Чудовищный, невозможный вой. Была в нем тоска и ярость. Агрессия и жажда крови. Звериная жестокость

и холодное, тщательно продуманное обещание смерти. Вой заставил похолодеть души военных, принес почти физическую боль: побледневший Дорохов сжал виски.

– Что это было? – упавшим голосом спросил Чекряев.

– Мороз по коже, да? – почти дружелюбно протянул сержант. – А теперь представь, капитан, каково этот вой басмачам слышать. Ночью. На Бороде Дьявола.

И одним глотком осушил свой стакан. Начальник заставы последовал примеру Лескова.

– Что это было? – Чекряев посмотрел на Треми.

– Операция началась, – ответил Захар. Он явно был недоволен произведенным эффектом и, взяв в руки рацию, уменьшил громкость. – Это позывной моих бойцов.

– Позывной?

– Я этому крику в Африке научился, – буркнул полковник. – И своих научил. Для ночных операций очень неплохо.

Он усмехнулся и тихонько завыл. Совсем негромко, гораздо тише и слабее, чем крик, пришедший из динамика рации, но внутри у офицеров вновь похолодело.

– Прекратите!

– Меня напугать сложно, – вздохнул Лесков, – но вам, господин полковник, это удалось. Я когда ваш фирменный позывной первый раз услышал, едва не обмочился, не к столу будь сказано.

Начальник заставы посмотрел на фээсбэшников. Чекряев перехватил его взгляд и, поколебавшись, кивнул: все понятно. Людям, которые умеют ТАК кричать, ничего не объяснишь: они почувствовали запах крови и не остановятся ни за что.

– Угощайтесь, – повторил Захар, протягивая капитану шампур.

Шашлык был отличный, в меру прожаренный, остро пахнущий неведомыми южноамериканскими специями и дымом.

* * *

Вершины белые,Но в легкой дымке кровь,Что твой клинок оставил этой ночью…

Они появились под утро. Примерно за час до рассвета. Заранее дали короткий сигнал на рацию Треми, и пилоты принялись готовить «вертушку» к полету.

Цепочка одетых в черное спецназовцев была едва различима в предрассветном сумраке, но Захар, который, ко всему прочему, оказался отличным собеседником и неплохим поэтом, сумел разглядеть группу издали. Он удовлетворенно хмыкнул, поднялся на ноги, легко запрыгнул на высокий камень и замер, словно пересчитывая своих людей.

– Хорошо идут, – сдержанно похвалил спецназовцев подошедший к камню Чекряев. – Быстро.

Выпитое вино слегка улучшило настроение фээсбэшника.

– Торопятся, – улыбнулся полковник и посмотрел на сереющее небо.

Двигались люди Треми действительно быстро.

Даже очень быстро, если учесть, что каждый из них нес на плечах увесистый мешок с героином. Чекряев пробежал взглядом по цепочке. Семнадцать человек. А с караваном должно было идти не менее сорока басмачей. Неплохая статистика. Как там выразился Петрович: «Профессиональные убийцы на экзаменах»? Похоже на то. Капитан вздохнул, собрался вернуться к костру, но замер, наконец разглядев, что двое из этих семнадцати не были спецназовцами: широкие штаны, длинные рубахи… Пленные!

– Полковник, вы берете пленных?

– Это мое дело, – с холодной любезностью ответил Треми.

– Зачем они вам?

– Что за дурацкий вопрос, капитан? Неужели вы думаете, что военной разведке не о чем побеседовать с басмачами?

Мешки с героином спецназовцы бросили у края вертолетной площадки. Молча подбежали к спрыгнувшему с камня Треми и построились в шеренгу. Молча. Не произнеся ни слова. И ни намека хоть на какой-нибудь рапорт. Тяжело дышащих пленных молча заставили встать на колени в конце строя. Руки на затылке. Глаза опущены. Сами спецназовцы, как отметил Чекряев, дышали ровно и спокойно, словно не было позади бессонной ночи, боя и изнурительного марш-броска по Бороде Дьявола. И еще капитан заметил, что черные комбинезоны бойцов запачканы кровью. У всех.

Треми медленно прошел вдоль строя, остановился у пленных, помолчал и коротко приказал:

– Уходим. – И обернулся к начальнику заставы: – Майор, спасибо за гостеприимство…

– Стоять!

Чекряев подскочил к одному из пленных.

– Мустафа!

В глазах басмача на мгновение мелькнула надежда. И сразу же исчезла, уступив место обреченной покорности.

– Мустафа! – Чекряев посмотрел на Захара. – Захар, это мой человек!

– Это мой пленный, – сухо напомнил полковник.

Дорохов подошел поближе и набычился, недружелюбно глядя на Треми. Чекряев искренне надеялся, что напарник не сорвется, – он рассчитывал договориться с Захаром.

– Вы, наверное, не поняли, полковник, – тихо сказал Чекряев. – Этот человек мой осведомитель. Он работает на ФСБ. Он наш человек. Отдайте его.

– Этот человек должен был умереть несколько часов назад, – ровным голосом произнес Треми. – То, что он до сих пор жив, ничего не меняет – это ненадолго. Мне бесконечно жаль, капитан, но я уже советовал вам забыть о караване.

– Не надо, русский, – хрипло проронил Мустафа, поднимая глаза на Чекряева. – Они не отпустят… – Басмач каркнул: то ли кашлянул, то ли издал смешок. – Я ведь знаю, кто они…

Стоящий рядом спецназовец молча ударил Мустафу в голову. Ногой. Коротко и очень ловко. Чекряев даже не сразу понял, что случилось, – неясное движение человека в черном, и потерявший сознание осведомитель начинает заваливаться на бок. А когда капитан понял, что произошло, то уже не смог сдерживаться. Он крикнул что-то грубое и бросился к Треми, на ходу вытаскивая из кобуры пистолет…