Бородинское поле
Шрифт:
Звонок матери всерьез встревожил его: он считал отца
впечатлительной натурой, знал также, что сообщение матери
отец воспримет как удар судьбы, и теперь опасался, что с
отцом может произойти трагедия, виновником которой
окажется он, Андрей. Поэтому, на ходу сбросив с себя в
прихожей куртку и вопросительно взглянув в заплаканное,
скорбное лицо матери, появившейся из отцовского кабинета,
он без слов вошел к отцу.
Александр
сына посмотрел мягко и нежно и тут же прикрыл глаза веками.
– Тебе плохо, с сердцем плохо?
– сразу спросил Андрей, и
в голосе его прозвучала неподдельная тревога. Он взял руку
отца, чтоб нащупать пульс. Рука была вялая, безжизненная,
как плеть.
– Врача вызвали?
– Врач, сынок, нам не поможет, - тихо, через силу
прошептал Александр Кириллович и, открыв глаза, добавил: -
Возьми стул, присядь. Я хочу сам от тебя все услышать.
Андрей взял стул, сел, глядя в упор на отца. Глаза их
встретились: печальные, усталые, какие-то потухшие глаза
отца и пытливые, изучающие глаза сына. "На самом деле
болен или ловко притворяется?" - прочел Александр
Кириллович вопрос во взгляде Андрея. Ответа не нашел. И
сам молчал. Тогда отец уточнил вопрос:
– Что заставило тебя решиться на такой шаг?
– Я не могу больше так жить. Здесь мне тесно, душно. Я
задыхаюсь. Я зря убиваю свою жизнь, гублю свой талант на
пустяки, - заговорил Андрей негромко, и так как отец не
перебивал его, слушал внимательно, он продолжал: - Мне все
опротивело. Я ненавижу, понимаешь, отец, ненавижу всех этих
Остаповых, Макаровых, всех этих замшелых героев Бородина,
ортодоксальных мещан и квасных патриотов...
Он вдруг умолк, и злой огонь сверкал в его глазах. Отец
понимающе кивнул, и кивок этот мог означать согласие с тем,
что говорил сын. Потом тихо спросил, глядя на Андрея цепко и
проникновенно:
– А ты уверен в том, что в Израиле не будешь
задыхаться?
– Я не собираюсь в Израиль. Я поеду в Штаты. Там у
меня есть знакомые, которые обещают. . Короче, база на
первый случай у меня есть. Я еду с друзьями.
– Кто они, если не секрет?
– Виталий Лужин и еще его товарищ, родители которого
уехали три года тому назад и блестяще устроились в Штатах.
– Да! Лужин, - после паузы произнес Александр
Кириллович. - Я чувствовал, что посадит он тебя в грязную
лужу. То, что ты не подумал о нас с мамой, - это дело твоей
совести. Наверно, мы заслужили такой жестокий удар. Но
почему
ожидал от тебя такого опрометчивого легкомыслия. Нет, сынок,
не ожидал. Я бывал в Америке, встречался, знаю. Там тоже не
легко и не просто стать тем, кем ты хочешь. Поверь мне, мой
мальчик. Здесь у тебя больше шансов на успех. Не надо
суетиться и спешить. Все будет как надо. Твой отъезд не
принесет тебе счастья. На твоей совести останется на всю
жизнь печальная участь, трагедия твоих родителей.
– Голос его
дрогнул, оборвался, точно не хватило воздуха. Он опять
опустил веки и, уже не открывая глаз, продолжал: - Я никогда
ни о чем тебя не просил. Сегодня прошу в первый, и возможно
в последний, раз: откажись. Возьми бумагу, садись за мой
письменный стол и напиши.
Александр Кириллович открыл глаза и умоляюще
уставился на сына. Печать обреченности легла на его лице. И
Андрей покорился, сказал:
– Хорошо, - и сел за стол. Спросил: - Что писать?
– Пиши: "Я не знаю женщины, приславшей мне вызов в
Израиль. Я не собирался и не собираюсь уезжать из страны,
где я родился и вырос, где получил высшее образование. Я
отметаю всяческие провокации сионистов". Хотя нет, не так.
Пиши: "Присланный мне вызов я расцениваю как гнусную
провокацию врагов моей любимой Родины, Страны Советов..."
– А можно без "любимой"?
– сказал Андрей, делая записи
на листке бумаги.
– И потом это "Страна Советов" ни к чему.
Зачем лишние слова?
– Пересиль себя. Я понимаю тебя, но иногда это нужно. В
этом ничего худого нет. Цель всегда оправдывает средства.
– Хорошо, я сделаю так, как ты хочешь. Пусть будет по-
твоему. Быть может, я не прав и поступил легкомысленно.
Может быть.
– Спасибо, сынок, спасибо, родной. Ты спас себя и своих
родителей. Об этом ты никогда не пожалеешь.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
1
Бортпроводница объявила: самолет пересек линию
государственной границы, и теперь полет продолжается в
воздушном пространстве Союза Советских Социалистических
Республик. Наташа и Дэниел Флеминг одновременно
наклонились к иллюминатору. Но там, под ними, снежными
лавинами громоздились причудливые облака, плотно
прикрывшие землю. Они красочно сверкали и переливались в
лучах полуденного солнца, создавали какой-то неземной,