Боруэлла
Шрифт:
Дядя Миша, перестав хихикать, пришёл посмотреть на это зрелище, и стоял с каменным лицом, по которому угадывалась фраза: «Не будет нормального объяснения подобному хамству, полетите в форточку. По очереди».
После минуты молчания женщина произнесла с надрывом:
— Это же просто безобразие!
А мужчина закивал.
— Мне тоже так кажется, — спокойно сказал дядя Миша. — Может быть, вы объясните в конце концов, что здесь происходит? К чему эта трагедия?
— Я сейчас вам объясню, — угрожающе сказала женщина, поджав губы. — Всё объясню!
А
— Возможно, вам не объясняли, как нужно воспитывать детей, — немного помолчав, процедила женщина.
Мужчина грустно посмотрел на Бориных родителей.
— Может быть, в вашем доме даже ни одного ремня нет, ни одного угла, ни одного воспитательного слова, — продолжала женщина.
А мужчина развёл руками.
— Но если вы уж воспитали подлеца, тунеядца, отброса общества, то вам придётся за это поплатиться, — сказала женщина.
— Кровью! — тихо добавил мужчина.
— Не болтай, — резко сказала женщина. — Так вот, я любой ценой избавлю своего сына от тлетворного влияния вашего ненаглядного отпрыска. Не хватало ещё, чтобы моё сокровище связалось с какой-то шайкой, — женщина всхлипнула.
А мужчина приложил руку к сердцу.
— А главарь шайки, конечно же, Боря, да? — сказал дядя Миша, багровея на глазах.
— Конечно! — сказала женщина. — Сначала прогулы, потом выгонят из школы, потом пойдут воровать! Мне звонил классный руководитель — ваш Боря заставил моего сына прогулять уроки три дня подряд! Это преступление!
А мужчина на этот раз промолчал.
«Это кто?» — тихо-тихо шепнул дядя Миша краем губ. «Не знаю, — сказала тётя Надя. — Сколько раз тебе говорила — ходи на родительские собрания».
— При вас говорю! — продолжала женщина. — Вот не сойти мне с этого места, но я не разрешу больше моему ребёнку видеться с вашим сыном!
— Не сходите, — спокойно сказал дядя Миша. — Будете у нас вместо телевизора.
А мы с Борькой бледнели, бледнели, бледнели…
Женщина сделала шаг в сторону Бори и сказала, приставив палец к Борькиному носу:
— Увижу тебя рядом с Петей — пеняй на себя.
— С Сазоновым? — с интересом спросил дядя Миша.
— Нет, с Верблюдовым! — взвилась женщина. — Да, с Сазоновым, пусть забудет эту фамилию раз и навсегда!
— А… с вашей дочерью?… — очень осторожно сказал дядя Миша. — С вашей дочерью ему видеться, значит, можно?
— Наша дочь, слава богу, уже взрослая! — прокричала женщина. — И живёт в другом городе!
— Слава богу, — тихо повторил мужчина.
— Так, господа Сазоновы, — сказал дядя Миша. — С вами всё ясно. Прошу срочно очистить помещение. Срочно.
Отец Петьки Сазонова вышел за дверь добровольно, а дядя Миша за несколько секунд вытолкнул и сопротивляющуюся маму Петьки за дверь. После этого все молча посмотрели на меня. Кроме Борьки — тот стоял, опустив голову.
А мне вдруг… Я вдруг… Случайно, совсем случайно! Вдруг… Короче говоря, что греха таить: я заплакала. Тихо, беззвучно. Слёзы капали, я зажмуривалась и слизывала их с губ. Потом села на пол, обхватила коленки руками и уткнулась
Итак, худшее случилось. Через пять минут меня выгонят из этого дома, через десять минут я буду ночевать в подвале, отбирая и без того скудный завтрак, полдник, обед, ужин и поздний ужин у тараканов, крыс, мышей… Через пятнадцать минут я исхудаю, одежда порвётся на клочки. Через двадцать минут меня придёт навестить Борька, попробует превратить меня назад, и со звуком «Ой!» удалится восвояси. А когда через полчаса до места моего укрытия доберётся Вадик с яблоком в кармане, будет уже поздно — я умру от истощения! А может, и не умру… В любом случае, ничего хорошего больше ждать не приходится.
Я лишилась дома…
Кто-то положил мне руку на плечо, а потом присел и обнял за плечи.
— Ну что ты, Боренька, — сказала тётя Надя, ласково проводя ладонью по моим волосам. — Тихо, тихо… Не плачь. Давай, ты успокоишься, а потом мы поговорим. И ты расскажешь нам, что случилось, хорошо?
Сглотнув слёзы, я кивнула. Ко мне подошёл Борька, взял за руку, и неуклюже сказал:
— Не плачь, Элька. Что-то придумаем.
Но я никак не могла успокоиться. Тётя Надя осторожно посадила меня на колени и, прижав меня к себе, немного раскачивалась.
— Сейчас мы посидим, — шептала она мне на ухо. — Потом будем пить чай. Прямо здесь, в зале. Дядя Миша сейчас сбегает и купит торт, правда, дядя Миша? Тебе мы положим самый большой кусок, и даже не будем завистливо на него смотреть. Дадим тебе большую-пребольшую ложку… или вилку?
— И то и другое, — сказала я, всхлипнув.
— Хорошо, и то и другое. А чаю мы тебе две чашки нальём. Или кофе?
— И то и другое, — сказала я, улыбнувшись.
— И компот? — спросила тётя Надя. — Третьей чашкой?
— И две чашки компота, — сказала я, рассмеявшись сквозь всхлипы. И обняла тётю Надю. Крепко-крепко.
— А потом, может быть, мы и выясним, чья это всё-таки сестра, — вполголоса сказал дядя Миша, открывая дверь.
— Моя! — громко сказал детский силуэт, появившийся за дверью.
— Аня! — шепнула я. — Анютка…
32. Изгнание из рая
Обещанный торт с чаем, несмотря ни на что, состоялся. Тётя Надя и дядя Миша не расспрашивали нас, не ругали, а терпеливо ждали, пока мы сами сознаемся в своих злодеяниях. Им беспокоиться было не о чем — мои родственники нашлись и, похоже, оставлять на произвол судьбы не собираются.
А сказка Ани была такой: мама с папой (якобы мои) отправили меня, неразумное дитё, к бабушке в гости, в деревню, на пару недель.
Бабушка Бореньку очень любила, три раза в день ей перловку варила. Разумеется, ребёнок с тонким вкусом по отношению к продуктам не смог вытерпеть такого жестокого обхождения. Поэтому Боруэлла (я то есть) собрала свои вещи, и некоторые бабушкины (как то — денежные купюры), и пошла через лес домой, ориентируясь по фонарику. Шла она три дня и три ночи, пока не наткнулась на отряд милиции, мирно пикниковавший в зоне национального заповедника.