Босэан. Тайна тамплиеров
Шрифт:
Иудео-христианство — религия социальная и матриархальная: мать и дитя, женские добродетели — отзывчивость, заботливость, милосердие — акцентированы чрезвычайно. Ситуация мужчины весьма негативна в непосредственной ассоциации библейского «змия» и фаллоса. Уже в первые века христианства монахи называли пенис «цепным псом», дьяволом, или «аггелом сатаны», которого надобно укрощать постом и терзанием плоти.
Задолго до Христа в средиземноморском языческом ареале патриархат провел свои последние грандиозные войны.
Пунические войны.
Они отличались продолжительностью и крайней жестокостью. От Полибия известно
Патриархальный Рим победил в Пунических войнах, но надолго ли? После Трои, убийства Агамемнона его супругой, убийства этой супруги ее сыном Орестом, матриархат очень четко о себе заявил. Эсхил поведал в «Орестейе» перипетии божественного суда над Орестом, который отомстил за отца. Эвмениды требовали жестокого наказания, Афина и Аполлон защищали обвиняемого, в сущности, мужское первоначало: главное — семя, а не сосуд, в коем оно произрастает. Нет, семя от земли, — возражают Эвмениды, — пенис играет незначительную роль плуга, дикой природе он вообще не нужен, девственная земля пронизана приапическими речными демонами.
Итак: с одной стороны, свободное, небесное мужское начало, источающее сперматические эйдосы, с другой — аутогенная великая мать, в водах которой функционирует оплодотворяющее семя.
Иудео-христианский миф о креации только по видимости патриархален. Да, мужчина создан первым, но, скорее, как эскиз, небрежный набросок. Вот как рассуждает Агриппа Неттесгеймский в любопытной книге «О превосходстве женского пола над мужским»: мужчина был сотворен, подобно зверям полевым, из обычной «глины», женщина из несравненно более качественной материи в парадизе. Женщина «продумана» лучше и лучше сложена, благодаря регулам из ее организма удаляется «дурная кровь». «Женщина, — заключает Агриппа, — дух духа, душа души, тело тела». (Ницше, не особый любитель женского пола, заметил в «Человеческом, слишком человеческом»: «Создав женщину, Бог показал свое мастерство; при виде мужчины понятно, какие трудности ему пришлось преодолеть».) В драме грехопадения мужчина также повел себя не лучшим образом: во-первых, послушался Еву, во-вторых… кусок плода застрял у него в горле (адамово яблоко), из-за чего выросла борода и не весьма красивые гениталии.
Итак, по крайней мере после грехопадения, мужчина утратил «первое место». В подлунном, «низшем» мире, меж двух великих матерей — Луной и Землей — он обречен на беспросветный матриархат. Вот что сказал Николай Кузанский в книге De conjecturis («О предположениях»): «В низшем мире неделимость вырождается в делимость: единство неделимой формы теряется в делимой природе… постоянство теряется в непостоянстве, бессмертие в смертности, акт в потенции, мужское начало в женском». Ряд подобных оппозиций легко продолжить: идея распадается в релятивизме, целое в аналитике, прекрасное в хаосе, индивид в социуме. Вывод: «небесное» теряется, распадается в «земном».
Эта
Все это степени последовательного распада эйдетической формы в материи (forma formante in materia). От неба к земле, от неделимости к делимости, от нечетности к четности, от мужчины к женщине, от одного универсального эквивалента к другому.
Бог и маммона — универсальные эквиваленты. Когда-то человеческая ценность определялась причастностью к Богу, ныне — причастностью к деньгам.
Таковы предварительные рассуждения к теме: рыцарь, рыцарский орден, Прекрасная Дама. Понятия трудные, ибо у нас нет, выражаясь словами Хайдеггера, «онтологического опыта» подобной эмоциональности. Здесь возможны только догадки, более или менее удачные предположения.
Новициат, ночная стража, удар или три удара эспадой по левому плечу, золотые шпоры — похоже ли это на воинскую инициацию вообще? И да, и нет. Скрывается ли в посвящении мистическая тайна? Направлен ли рыцарь на земные завоевания? Прекрасная Дама — кто она?
Квентин Дорвард, молодой шотландский воин, вздыхая по недостижимой красавице, графине Изабелле, думает: она никогда не станет моей, но я буду направлять по ней жизнь — так кормчий направляет путь по северной звезде. Здесь элемент «amar», мистической любви, но только элемент. Вальтер Скотт не допустил подобного бесцельного томления, симпатичный его герой в конце концов женился на Изабелле, обзавелся богатым поместьем и детьми.
От Вальтера Скотта иного ждать нечего, он позитивист, несмотря на романтические свои наклонности; вернее, Вальтер Скотт, человек современного духа, резко разделял имманентное от трансцендентного, проще говоря: эльфы, драу, потустороннее, мистическая любовь хороши на своих фантастических территориях, а жизнь… жизнь это борьба, деньги, поместья, дети и прочее. И тем не менее у великого автора есть пассажи поучительные.
В знаменитом романе «Айвенго» представлен рыцарь-тамплиер. Бриан де Буагильбер, участник Крестового похода, не очень-то привлекателен, несмотря на свою доблесть. Писатель не жаловал великий орден Тампль. Но поскольку нам этот орден по душе (иначе зачем издавать подобную книгу), любопытно обратить внимание на трагедию сэра Бриана. Он влюбился в черноокую Ревекку, дивной красоты еврейку, блистающую к тому же высокой моралью. Это романтическое conjunctum oppositorum возбудило дарование Генриха Маршнера (опера «Тамплиер и еврейка») и Эжена Делакруа (картина «Похищение Ревекки»), но дело в ином — в проблеме Прекрасной Дамы. Бриана де Буагильбера можно понять «по-человечески»: тем не менее он, посвященный рыцарь, преступно нарушил обеты, за что, в сущности, погиб.
Но зачем вообще обеты?
Дабы защитить неофита от коррозийного влияния мира сего. Обеты целомудрия и бедности помогают в борьбе со страстями, разъедающими душу, — алчностью и сластолюбием. Обеты — «внутренняя броня», согласно «Панегирику бедным рыцарям» святого Бернарда, обеты сохраняют «индивида» (то есть «неделимого») от распада в «делимости». К примеру, щедрость и милосердие необходимы для нормальной регуляции индивида в обществе: надлежит отдавать социуму полученное от него, чтобы не контаминировать душу накоплением чуждого.