Босфорская война
Шрифт:
Греческие, армянские и еврейские кварталы возникли вокруг соответствующих церквей и резиденций глав конфессий — греческого и армянского патриархов и главного раввина. С 1601 г. местопребыванием греческого патриарха являлся упоминавшийся квартал Фанар, где и обосновались наиболее зажиточные греки. Основными районами проживания греков были Галата, побережье Золотого Рога и мраморноморское побережье Стамбула, армян — западная часть города, побережье Мраморного моря и Золотого Рога, Галата и Ускюдар, евреев — побережье названного залива и Галата. Греки и армяне составляли господствующее население Перы, армян было много в Ускюдаре. Колония «франков» сложилась
Что касается поселений, располагавшихся в XVII в. на Босфоре и формально не входивших в черту столичного города, то, согласно Р. Мантрану, чисто турецкими являлись агломерации, которые размещались вокруг крепостей Румеликавагы, Анадолукавагы, Румелихисары и Анадолухисары, мусульманским было население Бейкоза и Канлыджи, а в остальных поселениях жили по большей части христиане или евреи. По мнению названного историка, основанному, впрочем, как он сам отмечает, на «довольно неточных сведениях», большинство населения берегов Босфора состояло из «неверных» — греков и евреев. В черноморских поселениях Прибосфорского района, особенно европейской его части, также жило много греков [321] . Некоторые сведения об этом населении уже приводились в главе II.
321
Согласно первой русской лоции Черного моря, прибрежное население от устья Босфора до мыса Эмине составляли преимущественно греки.
Греки, как и подавляющее большинство казаков, исповедовали православие и являлись их прямыми единоверцами, армяне были христианами монофизитского толка (принадлежали к армяно-григорианской церкви, отделившейся от византийской в начале VI в.), евреи исповедовали иудаизм. Нас интересуют, конечно, прежде всего отношения между казаками и босфорско-стамбульскими христианами, в первую очередь «братьями по вере» — греками и затем уже армянами. По этому вопросу в литературе высказаны прямо противоположные точки зрения, которых мы в свое время уже касались и на которых остановимся теперь с привлечением нового материала.
Одна из позиций изложена П.А. Кулишом и заключается в следующем. Запорожские казаки, враги государства и порядка, были в основе своей беспринципными грабителями и грабили всех, кого удавалось, «без различия званий, религий и племен», в том числе и своих единоверцев. «Казацкая добыча… носила общее название "турецкого добра"…хотя каждому было известно, что значительная часть ее в своем первоначальном виде составляла добро христианское…» «Берега Румелии и Анатолии были населены почти исключительно одними христианами» и «пустели от казацких набегов»: «вожаки запорожских флотилий» постоянно «опустошали славяно-турецкие поселения береговой Румелии и греко-турецкие приморской Анатолии». «Если б у наших пиратов было на уме християнство, то они, овладевая турецкими кораблями, щадили бы хоть греческих купцов…»
«Мы, — заключает П.А. Кулиш, — не только не отрицаем в казаках религиозности, но думаем, что добычники не могли обойтись без веры; только вера у них, называясь христианскою, была в сущности темным язычеством».
Другое мнение об отношении казаков к грекам высказывают С.И. Мышецкий, говоря о запорожцах, и В.Д. Сухорукое, повествуя о донцах. Сечевики, утверждает
Рассматривая этот вопрос, надо для начала сказать, что П.А. Кулиш приводит единственный и неудачный пример беспощадности казаков по отношению к грекам при овладении неприятельскими судами. В 1602 г. в руки запорожцев попало купеческое судно, шедшее с товарами из Кафы. Историк, цитируя польского посла Л. Пясечиньского, говорит, что казаки по захвате судна истребили турок, а грекам «явили opus misericordiae (образец милосердия. — В.К.),то есть обобрали донага и даровали жизнь».
Автор, «зашоренный» своей концепцией, при этом не замечает, что запорожцы, как вытекает из его же слов, все-таки отнеслись к грекам по-иному, чем к туркам, и в самом прямом смысле пощадили единоверцев, но, разумеется, в пределах возможного. Кстати, в более ранней работе П.А. Кулиша приводится цитата Л. Пясечиньского, из которой следует, что турок постиг менее жестокий конец, чем сказано в поздней работе того же историка, а греки получили не только жизнь, но и свободу: «Турки успели бежать, а грекам-христианам казаки показали opus misericordiae: обобрали и дали свободу».
Добавим, что практика ограбления христиан, служивших туркам или каким-то образом содействовавших им, в том числе в сфере морской торговли, была обычной для противников Османской империи и в Средиземноморском бассейне. М. Нечаев, который шел на французском судне с Кипра в Яффу, рассказывая о встрече с мальтийскими христианскими рыцарями, замечал, что они обычно «турков берут в полон, а у христиан все отнявша имение, самих отпускают на волю». Возмущение же П.А. Кулиша относительно казачьих нападений на поселения, в которых жили христиане, носит несколько искусственный характер, словно бы до казаков и при них христиане никогда не воевали с христианами.
Если отрешиться от абстрактно-теоретических рассуждений, то нельзя не видеть, что возможности казаков по части misericordiae были ограничены. Они вели ожесточенную войну в неприятельских водах и на вражеской территории. Местное христианское и единоверное население уже давно было интегрировано в Османское государство и, несомненно, воспринималось казаками хотя как угнетавшееся в массе, но в большинстве же и покорное турецким властям, в значительной степени пособничавшее им и отчасти даже враждебное к врагам султана.
Ведь и К. Збараский, вернувшись из Стамбула, в 1624 г. писал: «Христиане, которые естественно должны бы были быть враждебны вере турок, как своих тиранов и захватчиков, забыв Бога и свою веру… мучают и терзают собственных отцов и родичей, когда они попадают в неволю… душой и телом срастаются с их (турок. — В.К.)законами и порядками. И не турки, но христиане и их потомки являются основой и опорой империи и ее господами… Наследники честных семей, попав в неволю или по собственному желанию там очутившись… являются наихудшими и неистовыми [слугами султана]. Как и все другие, и я с изумлением отмечаю это».