Босиком по Нью-Йорку (сборник очерков)

Немировский Петр

– Вы помните, как скончался ваш отец?

– Конечно. Ему тогда было 48 лет. Отцу прислуживал денщик Александр. Как-то денщик привел к нам в дом мужчину и, представив своим братом, испросил разрешения ему переночевать. Наутро оба скрылись, а отец вскоре заболел туберкулезом. Выяснилось, что это был агент НКВД, который подсыпал в еду туберкулин. Отец мучительно умирал четыре месяца. Когда его везли хоронить в Сербию, на каждой заставе встречали почетные караулы. Процессию сопровождал князь Куракин.

– Есть ли сегодня продолжатели рода Врангелей?

– У двух моих родных братьев, к сожалению, детей нет. У меня – дочь, которая носит

фамилию мужа. Род Врангелей оборвался. Я имею уже трех внуков, одну внучку и двух правнуков. К сожалению, никто из них русского языка не знает.

На стенах комнаты, где живет Елена Петровна, висят иконы, фотографии матери, портрет отца, где барон Врангель изображен в казачьей форме.

– Этот портрет написан незадолго до того, как отца отравили. Помню, в дом пришел художник Кузьмин, стал просить, чтоб отец ему позировал. Отец не любил ни фотографий, ни портретов, но неожиданно для всех согласился: «Даю вам два часа времени. Пишите!» – сказал он художнику. Портрет получился прекрасный: отец здесь молод, красив, полон сил... А вот этой иконой он меня благословил перед смертью.

Елена Петровна посматривает на часы:

– Извините, вот-вот должен приехать внук с невестой, мы собираемся в путешествие… В другом месте я бы сегодня жить не смогла. Если бы не Ново-Дивеево, давно бы умерла, – говорит она на прощанье.

ххх

Вечереет. Последнее, что я должен успеть увидеть хоть мельком, – кладбище. Шлепаем по влажной траве. Впереди – кресты, кресты, кресты. Здесь похоронено около шести тысяч православных. Над многими могилами горят красные лампады.

– Вот здесь, – отец Александр указывает на три ряда выкрашенных в белый цвет деревянных крестов, – покоятся наши монахини. А вот могила дочери Льва Толстого – Александры Львовны, основательницы Толстовского фонда. А под этим крестом – княгиня Мария Волконская, а там, видите, личный охранник последнего российского императора – полковник Рогожин. Здесь – могилы морских офицеров, а во-он там, за елкой, – могила князя Михаила Долгорукова. Здесь похоронена русская история...

Безжалостное время! Под этими плитами и крестами лежат те, кто был гордостью русской истории. С ними навеки канула целая культура, создаваемая веками и накапливаемая поколениями. Бароны Остзейские, графы Трубецкие, князья Долгоруковы... Крохотные островки этой Атлантиды остаются где-то в Европе и здесь, в Америке, в этом доме престарелых, который тоже вот-вот исчезнет во времени.

– Наверное, в последние годы на этом кладбище уже почти никого не хоронят?

– Напротив, больше чем прежде. В прошлом году похоронили около ста пятидесяти человек, и в этом, думаю, будет не меньше. Конечно, сейчас сюда привозят русских последней иммиграции, и часто причиной их смерти бывает не старость и не болезни: один умер от наркотиков, другого застрелили, третьего в пьяной драке выбросили из окна...

Памятники в Ново-Дивеево: Кадетам и погибшим за Россию воинам

ххх

– Петр, если хочешь успеть на последний автобус, нужно спешить! – отец Александр глядит на часы. В его фигуре появляется что-то решительное: – Я тебя подброшу до остановки. За мной!

Подбегаем к джипу. Священник пулей влетает в салон машины, поворачивает ключ в замке зажигания.

Машина срывается с места и выносится на шоссе.

– А-а, опоздали... Не беда, попробуем догнать автобус! – отец Александр резко поворачивает руль вправо и жмет на газ. Все происходящее напоминает сюжет из ковбойского вестерна. Наконец, догоняем автобус, который останавливается для высадки пассажиров.

– Всегда рад тебя видеть! – кричит вдогонку отец Александр.

Впрыгиваю в распахнувшиеся дверцы. Покупаю билет. Включается лампочка над головой. Поехали! И вдруг понимаю, что забыл спросить у священника о чем-то самом важном...

1996 г.

МАРИОНЕТКИ

Поди вспомни теперь, с какими чувствами оставлял свой город один из создателей Тбилисского театра марионеток, художник Валерий Бояхчян. Быть может, еще не прошла душевная боль: перед самым отъездом похоронили Сергея Параджанова, с которым Валерия связывали не только дружба, но и совместная работа над фильмами «Сурамская крепость» и «Ашик-Кериб». Не покидала тревога и за остающихся в Тбилиси родителей. Но в кармане лежали билеты в Нью-Йорк и обратно, в аэропорту его должны были встретить представители фирмы, предложившей выгодный контракт в Калифорнии. Однако, как это нередко случается, в аэропорту его никто не встретил...

Бояхчян рад, что все пошло не по намеченному плану. Ведь отправься он из Нью-Йорка в Калифорнию или обратно в Тбилиси, – не повстречал бы Ариадну и не родился бы его Сережка.

– Вы только взгляните, разве можно о чем-то жалеть? – показывает он фотографию, с которой улыбается трехлетний голубоглазый мальчуган.

Да и мог ли он сразу покинуть «столицу мира», не побывав в Бродвейских театрах, в манхэттенских музеях живописи, не открыв свой Нью-Йорк? И... начались его скитания, о которых Бояхчян не любит вспоминать сам и недовольно кривится, когда об этом рассказывают другие. Только немногие из его друзей знают, как он работал швейцаром, как спал в подвале, как за картины с ним расплачивались пиццей...

– Э-э, зачем об этом вспоминать? Кому это интересно? Давай лучше поговорим о театре.

Из кусочков тряпок, ракушек, пуговиц Валерий создавал кукол. Вместе с женой шли в Центральный парк и там, под открытым небом, разыгрывали короткие сценки. Управляя вдвоем шестью куклами, они возвращали зрелище с марионетками к его истокам – площадным балаганам, вертепам, комедии дель-арте. Тогда-то, во время этих миниатюрных постановок, начали зарождаться сюжеты для его будущего театра марионеток.

– Манхэттен – это город-шоу, ему не нужны слова. Ему нужны музыка, танец, – говорит Валерий. – Театр марионеток должен стать продолжением городского шоу. Американцы увидят самих себя в куклах. Чарли Чаплин, еврей в лапсердаке, латиноамериканец, играющий на губной гармошке, негр, жующий гамбургер, – это ли не узнаваемые, коренные жители Нью-Йорка?

Друзей Валерия давно не удивляют его «странности»: порой он может сюрпризом присылать им билеты в театр. Или, позвонив за полночь, начнет рассказывать о новой придуманной кукле. Или же, пригласив к себе на день рождения, накроет стол и вдруг, оставив гостей, удалится в уголок колдовать над новой марионеткой. Это свойство, которое по отношению к художнику называют «не от мира сего».