Босиком по облакам

Ардо Маргарита

– Лучший хирург Ялты, – сообщил мне Артём. – Главврач.

Армянин довольно кивнул, с пристрастием всмотрелся в рентгеновский снимок, покрутил меня и так, и эдак. А затем велел сделать повторный список таким тоном, что медсёстры практически расстелились по вытертому линолеуму цветочным веером любезности. В общем, приняли меня так, как дочь президента, и готовы были вместо Артёма носить на руках. Но он не позволил.

– Ничего серьёзного, – в итоге заявил лучший хирург с мясистым, как баклажан, носом. – Просто ушиб и несложный вывих. Несколько дней покой, мажьте гелем, обезболивайте.

Беспокоиться не о чем, но осторожность проявить стоит со всеми травмами в анамнезе. Вот мой телефон и названия лекарств, Артём Сергеевич. – Он протянул Артёму бумажку, на которой перед этим что-то размашисто черкнул, визитку, и наклонился ко мне. – Вам, Эльмира Александровна, нужно будет попозже поработать над укреплением мышц, чтобы держали суставы, и не было привычного вывиха. Для этого придётся подкачать ножки, но только с опытным спортивным врачом ортопедом, без самодеятельности. Я напишу вам контакты в Москве.

Не успела я возразить, что мне бы надо в Новочеркасске врача, а лучше просто ссылку на Ютуб с курсом упражнений, а Артём уже ответил:

– Да, спасибо! Консультация хорошего специалиста лишней не будет.

Я поражённо воззрилась на него: окончательно заигрался?

Когда мы остались, наконец, одни, ожидая такси, я сказала тихо:

– Артём, спасибо, я тебе очень благодарна за помощь. Но ты ведь не серьёзно. Мне далековато до Москвы.

– Решим, – ответил он.

– Нет, – я мотнула головой. – Ты явно чего-то не понимаешь. Мы не вместе.

– Сейчас вместе.

– Давай оставим эту демагогию и перестанем играть в непонятную для меня игру. Я не твоя девушка, – подчеркнула я интонационно каждое слово.

Он повернулся ко мне и взял за руку. Посмотрел пристально снова.

– Так давай это исправим. – Словно в ответ каждое слово взвесил, будто золото, на весах ювелира.

Мне стало так горько, что захотелось плакать, но я лишь мотнула головой:

– Нет. Нечего исправлять.

Артём взял и вторую мою кисть, чуть сжал обе.

– Тогда стоит начать заново.

Только сейчас я поняла, что за последние три с лишним часа он ни разу не включил ковбоя Мальборо. Деловым был, когда договаривался и искал врача. Излучал концентрацию и уверенность, но был не фальшивым. Хотя, может, мне только этого хотелось... Я уже не знаю. Я устала и запуталась. И потому я всё равно сказала:

– Не стоит.

– Почему?

Моё сердце сжалось, но не захотело врать. Я закусила губу, чуть склонила голову, чувствуя облако вины над собой, и с трудом сквозь него продралась:

– Прости, но я тебе не доверяю.

– Мда. В лоб, но честно.

– Я попробовала... Не получилось.

Он не отвёл глаза и тоже закусил губу — в итоге поза получилась зеркальной – неужели нейро-лингвистическое программирование на мне отрабатывает? Вздохнул с глазами побитого пса и проговорил:

– Если ты из-за имени, то тут всё просто: Андреем я был до восемнадцати, потом ушёл из ВШМ и поменял имя официально. Но родители называют меня по-старому. Поэтому я оговорился.

«А почему понадобилось менять имя, не сказал», – отметила я, а вслух произнесла:

– Твоё право. Забавно, что обо мне

с двумя именами ты прежде всего подумал чёрт знает что, а сам...

И тут я поняла, что такое «тяжёлая пауза». Это когда тебя сверлят глазами, молчат, и ты сама не знаешь, что сказать, а терпеть уже не возможно – лишь бы молчания, вакуума, который высасывает душу, не было. И я добавила как можно небрежнее:

– Ладно, проехали! Это уже не имеет никакого значения. Я позвоню Жене и водевиль с гостиницей за...

– Так звали постоянного любовника матери, – вдруг выпалил Артём. – Меня тошнило от того, когда мать произносила это имя! И сейчас тошнит.

Я чуть воздухом не поперхнулась. Между нами он стал вдруг очень горячим, будто напротив сидел огнедышащий дракон, решивший спалить мир ко всем чертям. Меня, кстати, тоже.

– Ого... Это как же так?.. Любовник?..

– Да. Мне казалось, что этим именем она унижает не только меня, но и моего отца.

– А твой папа знал? – холодок пробежал у меня между лопатками.

– Уверен, что да. При его-то службе безопасности!

– И ничего?..

– Да. Ничего не сделал. Иногда дети бывают решительнее родителей. Воспитание от обратного тоже работает.

Карие глаза Артёма потемнели, стали почти чёрными. Никакой усмешки в них, только... боль?

– Прости, пожалуйста, – растерялась я – медсёстры, кафельные стены, параунылых пациентов в очереди и кедр за окном превратились в смазанный заненужностью фон. И только лицо Артёма чётко вырисовалось на переднем плане, с падающей тенью на левую часть лица и светом из окна на правую — словноконтраст, превративший его в ангела и демона одновременно. И глаза с огнём, который не подделать. Я сглотнула: – Я понимаю, о таком рассказывать сложно. Прости ещё раз. Мне очень жаль...

– Не извиняйся. Я и проговорился только потому, что как раз обсуждал с Мастеромтему моей семьи. Тэгом «всё сложно» тут не обойтись, карма хреновая и всё такое. – Он понизил тон. – Но я не должен был так задерживаться. Ты ведь не при чём. Так что это ты меня прости.

Я острожно улыбнулась, чтобы хоть как-то разрядить накал напряжённогоэлектричества между нами. Горячее дыхание скользило по моей щеке слишкомблизко и опасно.

– Получается, что мы оба лоханулись.

В ответ такая же неуклюжая улыбка.

– Ты умеешь подбирать нужные слова.

– Угу, ходячий словарь Даля и Ожегова наизнанку. Хромой. Так что выходит, у нас снова ноль-ноль? – пробормотала я.

– А мы разве ведём счёт?

– Да... Нет... Вообще-то нет! Мы вообще не играем...

– Определённость — не твоя сильная сторона? – уже чуть более расслабленноулыбнулся Артём.

– Определённо, – скаламбурила я. – Как и бизнес.

Артём, наконец, рассмеялся. Правда, совсем не так, как раньше – смехом с привкусом перца и горечи, задевая во мне новые струны, будто пианист начал играть Канкан, а потом перешёл вдруг на симфонию Рахманинова с её объёмнымсостраданием. Как странно всё складывается между нами! Непонятно. Парадоксально... Надежда замерцала в душе, выползая из-под плинтуса, словнонапуганная мышь, учуявшая сыр.