Босиком по облакам
Шрифт:
Глава 20
Артём
Я не поверил своим ушам: в Москве Мастер меня послал, в Питере ушёл от ответа, здесь вообще отправил в игнор, и вдруг подошёл сам.
– У тебя есть вопрос?
О, есть ли у меня вопрос?! Да, чёрт побери, да! Он есть!
Гаечка шла молодцом, улыбалась. Ну, не обидится же, если я ненадолго отвлекусь? Она кивнула с пониманием. Мне стало приятно. Настоящий, понимающий
Поскорее бы уйти от всех, чтобы не услышали! И я сознательно ускорил шаг.
– Так что ты хотел спросить? – сказал Мастер, когда мы отошли подальше.
Спасибо, понял меня! Всё-таки не зря он Мастер.
– Как мне проработать боль? – начал я, волнуясь, как перед экзаменом. – Боль унижения в детстве? Я чувствую, что она мешает. Я слушал ваши сатсанги, лекции, всё на эту тему прослушал в Ютубе, но по правде сказать, у меня ничего не получается. Я даже лежал на гвоздях. Спину исцарапал, но воз и ныне там...
– С болью всегда нужно рассматривать два основных фактора. Первый — это качество боли. Ты его определил — качество унижения. Важно знать, какой оттенок у твоей боли: есть ещё боль отвержения, боль предательства.
– Да, я читал, как вы рекомендовали, Лиз Бурбо1 . Но с качеством этой боли тоже не просто. Это всё вместе: и унижение, и предательство, и отвержение.
– Ясно. То есть качество своей боли ты видишь, а силу нет.
– Я её не чувствую.
– Отчего же так рвёшься о ней поговорить?
– Мешает. Я знаю это. Но почувствовать не могу.
– Очень сильно боишься.
Я закусил губу. Боюсь? Не знаю. Может быть. Наверное...
– Я просто хочу освободиться. Я понял, что всё, что делаю, делаю как компенсацию. Многое мне не нужно. Но я или даю себе поблажки, «конфету», или, наоборот, выворачиваю себя наизнанку, чтобы заработать «конфету». И так во всём. А я хочу жить нормально. Без приставки «пере-». Её было в моей жизни слишком много.
– Значит, тебе нужно углубиться в эту боль, силу её увидеть, но ты выставил жёсткую границу, дальше которой не можешь продвинуться. Надо, чтобы всем своим количеством боль открылась тебе. Когда ты увидишь, сколько её, у тебя изменится к ней отношение. Сейчас ты относишься к боли по старому шаблону – ты привык знать, что она больше тебя. Что она такая сильная, что её надо бояться и дальше не идти. Страх того, что тебе снова сделают больно, заставляет тебя сразу сдаться. У тебя есть установка — боль больше меня и дольше меня. Тебе кажется, что она будет длиться вечно. Будто она неизлечимая, а ты временный. На самом деле, наоборот. Боль надо не облегчать, не закрывать, а усиливать, вызвать её любым способом и увидеть её глаза в глаза.
– Не получается. Я пробовал её вызвать, в практиках пробовал. И ничего...
– Если ничего, может, её и нет?
– Нет, есть. Я знаю. Это как больной зуб, он разрушился, нахлебаешься анальгетиков, но всё равно чувствуешь – с зубом фигня. Мешает. Она точно есть.
– Тогда давай рассматривать.
– Как?
– Скажи, от чего тебе больно и хреново?
– Хреново? Много от чего.
– Мне тоже. Это бывает со всеми. Это часть жизни.
– Но я думал, что есть освобождение от этого, я хочу радость чувствовать настоящую.
– Хм, ты опять убегаешь от вопроса, а надо рассмотреть. Вглядеться. Так от чего тебе хреново?
Я ускорил шаг, сердце забилось быстрее, ладони увлажнились, в желудок упал холодный ком. Возникло ощущение, что за мной гонится стая собак. Захотелось куда-нибудь деться, хоть из тела выпрыгнуть.
Мастер смотрел на меня. Прямо и непреклонно. Глаза такие, словно уже знает. Я вспомнил: Вован говорил, что Мастер слышит мысли или ловит эмоции, в общем, считывает тех, кто рядом, как сканер. Выходит, он уже и так всё знает? Но требует, чтобы я сказал вслух.
Несколько шагов на колебания и резюме: я сам напросился. Надо отвечать. Я ведь не слабак. И я выдавил из себя:
– Я слишком закрыт. Я закрываюсь от людей. Ещё больше от женщин. Но мне не хватает нормального общения. Я его хочу. И при этом боюсь довериться кому-то, всё всегда усложняю или сразу ставлю точку в отношениях. Хотя на самом деле очень хочется простоты. Только с этим тоже всё плохо, – усмехнулся я. – Пытаюсь быть простым, но потом чувствую себя ещё хреновее, словно я намазан маргарином или воском. Как фигура в музее Мадам Тюссо. Я чувствую себя ненастоящим. В отношениях.
– Всегда?
– Почти... – В голове мелькнуло: я вру, совсем недавно что-то во мне изменилось, но старая привычка говорить и думать о том, что я восковой иностранец для всех, заставила произнести эти слова вслух. Мало ли, что мне показалось с ней?
Я зашагал ещё быстрее, словно убегая от себя, но всё равно сказал:
– В общем, я делаю много чего, чтобы не чувствовать себя плохо. Но всё равно чувствую. Работа — это спасение. Я трудоголик. Однако недавно я понял, что с помощью работы я тоже закрываюсь. Лезу на рожон, как адреналиновый наркоман. Это заставляет ненадолго чувствовать себя настоящим. А боль? Не уверен, что точно могу её идентифицировать...
Мы с Мастером так разогнались, что не заметили, как перепрыгнули через узкий провал и принялись штурмовать тропинку в белых камнях.
– Боль одна — отвержение. Вместо неё существует желание одного — принятия, – сказал Мастер. – Надо исследовать боль во время конфликта, когда припекает. Чувствуешь себя хреново? Обвиняешь себя за слабость? Вот она — боль. И не нужны гвозди вместо матраса. Необходимо только внимание и умение осознать. Тебя унизили, а ты не отстоял своё достоинство. Это снова и снова заставляет тебя буксовать. Вот тебе и ключ. Когда твоя очередная слабость проявится в каком-нибудь конфликте или ситуации, остановись и посмотри: в чём она. Если ты сильный, конфликт тебя не заденет. Если слабый, не закрывайся, ныряй. Это нормально, иногда быть слабым. Ты никому не обещал быть Бэтменом. Это жизнь, а не комиксы Марвел.
Во мне поднялось возмущение. Кулаки сжались сами собой.
– Я не слабак.
– Ладно. Так на сколько тебя отвергли и на сколько тебя унизили? И сколько ты отвергал и унижал? Сколько там накопилось: тридцать килограммов или пять?
Я замешкался.
– Н-не знаю...
– Почувствуй.
Я сосредоточился. Снова стало трудно дышать, словно меня одолела паническая атака.
– Дыши ртом, – подсказал Мастер.
В груди сдавило, заклокотало что-то. Я открыл рот и вдохнул.