Босиком по заснеженному мху
Шрифт:
– Воздуха, воздуха не… – шепчу, веки тяжелеют..
– Человеку плохо, врача, врач, врааа… – размытыми отрывками вижу лицо, девчушка с ржавой, как крона деревьев головой, истерично кричит на весь парк, наклонившись надо мной и размахивая руками, так, что клин каких-то птиц, тревожно, одним взмахом устремился в плотно-синее небо..
Новый приют
В палате ледяной воздух. Приплюсую ангину, точно.. Младший брат окрыленно шагает из угла в угол. Стуча демонстративно туфлями.
– Прекрати маячить, бесит, – cудорожно прошептал, губы слипшиеся и потресканные.
–
Я медленно повернул голову и взглянул на симпатичного стройного парня, он был мне слегка ниже меня. Cмуглый, зеленоглазый шатен. Он был не такой, как я. Он был – яркий, красочный что ли, словно цветная картинка, именно. Я так долго видел в отражении черно-белого себя, словно нарисованного чернилами и водой, что его эмоциональность и безудержная энергия резали глаза. Во мне ни одной яркой краски нет, темно-карие, практически черные глаза, почти такого же цвета тусклые волосы, белая кожа – идеальный контраст. Разве что, когда от сухости мои губы трескаются, покусывая нижнюю, выступает кровь, хоть какой-то акцент на безжизненном лице.
Брат. Какое родное чужое слово, такой подвижный и сияющий, без намека на таблетки в кармане, воодушевленно порхал по палате. А я, авансом глотаю горстями пилюли, чтобы не пожалеть о следующем быстром шаге, глубоком вздохе, громкой эмоции.
– Я вышел подышать, чтобы не показаться бледным.. – наконец ответил я на его замечание.
– Умно, но, если бы ты умер, ты бы оказался мертвым.
– Можешь выйти? Тошно… Мама благополучно обустроилась? – ненавижу слишком «умных», которые осуждают и воспитывают мерзнущих под дождем, лежа в теплой постели, глядя из окна.
– Да, все хорошо. Завтра приедет и вечером тебя заберем. Пусть тебя еще раз обследуют, – сказал он и вышел. Холодно, слишком холодно..
Еще одна целая ночь свободы ждет меня, пока мы не приступили к исполнению плана мамы по завоеванию наследниц покойного миллионера, покинувшего мир три месяца назад. На удивление, уж слишком много кто ушел от нас в последние месяцы.
Наследницы Гольданского
По ступенькам в форме полусферы из черного мрамора в гостиную c шахматной плиткой на полу, из главного входа спускались три шикарно одетые женщины. Одна из них постарше, лет сорока восьми, судя по всему, их мать – Валерия Гольданская, две дочери с рыже-коричневыми волосами – Аврелия и Агния. У матери и дочерей специфически подведены глаза черной подводкой по нижнему и верхнему веку..
Глаза матери: цвета гречишного меда, у старшей, Аврелии: серо-синие миндалевидные. Миловидное светлое лицо, остальные черты меркли перед ее яркими глазами. Ей было тридцать два – она вдова.
Агния ничем не уступала старшей сестре, визитной карточкой сестер и матери, конечно, были невероятной красоты глаза. Ее цвета морской волны, но более раскосой формы, она была немного выше и младше сестры лет на шесть. Они изящно двигались, вели беседу и должно следовали этикету..
Спустившись в просторную гостиную стали отчетливее слышны их голоса и стук чашек, гремевших на подносе, который несла молоденькая кухарка.
– Cлышали?
– У них есть шансы? – уточнила Агния, поправляя cерое шифоновое платье на коленях, удобно усаживаясь в кресло.
– Шансы есть у всех, – комментировала Аврелия, выкладывая красивые чашки с горячим чаем из подноса, который только что, впопыхах поднесла кухарка.
– Все хорошо, Нинель, иди, – успокоила ее Агния, подмигнув, что мама не будет недовольна из-за того, что та не успела заварить чай, ровно к 10:30, как привыкла Валерия Яновна.
– Они же почти разорены, – продолжила Аврелия. – Предупреждаю, даже будучи вдовой, на меня мама, не надейся. Я не стану больше заключать союз ни ради нас, ни ради, кого-либо другого..
– Не пори горячку. Во-первых, не разорены. Их мать собственноручно подняла разоренный бизнес мужа, после его смерти. Во-вторых, Богдан, ее младший сын, на сколько я знаю, ее правая рука и у него огромный потенциал в сфере финансирования, учился в Европе. Во-третьих, он – красив, молод. Смуглый, светловолосый, зеленоглазый.
– Сколько ему?
– Двадцать шесть, насколько наслышана.
– Вы почти погодки, sister, – усмехнулась Аврелия, – а второму, их двое?
– На пару лет старше Богдана, о нем ничего не известно. Видели их недавно вместе с братом высокий, стройный, угрюмый. Но краем уха слышала, нелюдимый, не жил с ними.
– Надо разузнать все самим, – с хитрым взглядом продолжила Агния.
– Не сомневаюсь в твоих возможностях, – усмехнулась Аврелия.
– Агния, загляни в мой кабинет после пяти, обсудим младшего Нельсона, – прошептала мать, отодвинув чашку к центру столика и ушла на кухню, со строгим лицом, брови ее от напряжения приняли форму дуги, вероятно шла отчитывать кухарку Нинель за задержанное чаепитие.
* * *
Боли утихли, но напряжение росло с каждым днем. Прогноз врачей не утешал. С таким пороком, если не дни, так месяцы сочтены.
Разузнал у доктора адрес девушки, что вызвала мне скорую. Cтудентка, со слов фельдшера, которая его встречала, держа меня на руках, кричала на всю округу. Отблагодарю корзиной фруктов, как выслушаю план «По завоеванию» от мамы.
Богдан забрал меня в полдень и почему-то привез в их особняк. А хотелось бы в свою холостяцкую квартиру в шумном городе, хоть и в спальном районе, зато, там хоть слышны крики соседей и гул проезжающих машин. А здесь лишь шевеление листьев на сухих ветках и свирепое завывание одинокого ветра, блуждающего между громоздкими старыми поместьями, обволакивающего забитые в вечность кирпичи.
Их же особняк, на фоне остальных, был более современный и небольшой, отделанный белым облицовочным материалом. На первом этаже размещались столовая и средних размеров гостиная, со светлыми стенами, белыми дверьми, молочной мебелью.. Огромный, цвета слоновой кости велюровый диван украшал ее центр. Величественность этой комнате прибавлял камин c круглым зеркалом в раме похожей на лучи солнца. На верху четыре уютные спальни и повсюду персидские ковры.
На заднем дворе, на веранде, мама успела организовать уютный уголок с круглым плетенным столом, креслами, лежаками и качелями.