Босиком в Рай
Шрифт:
– Мы всё утро общаемся! – начал он без лишних предисловий и принялся зачитывать бессвязные отрывки из Вотсапа – «был требователен…», «увлёкся собой…», «хочу говорить…» – потом переключился на какое-то видео и поглощённый информацией в своём гаджете также увлечённо продолжил:
– Она приедет сегодня. Сюда. Или в студию. Или на лейбл. Или в офис. Или в кафе, или чёрт знает куда. Да какая разница, куда! Важно, что ли? Мы ещё не решили. – походу, Саня не особо различал говорит ли сам с собой или со своим гостем – Лёха! Лёха-а-а! Ау! – защёлкал он пальцами, наконец заметив, что Лёша как-то подозрительно пассивен – Анфиса, помнишь, моя баба-то, она сказала «да», что приедет, куда я предложу. Это же прорыв,
*Train harder than me motherfucke! (англ.) – Тренируйся жёстче, чем я, ублюдок!
Лёха откинулся на барном стуле и обессиленно признался:
– Не, я ничё. Я всё. На этом мои силы – в ноль. Я ничё не знаю, пока не поем.
И тут Саня словно бы очнулся от некого транса. Он даже подпрыгнул на месте, что, видимо, было его характерной чертой, когда до него доходило осознание. Засуетившись, проговорил:
– Молчал-то, что ж ты?
Хозяин вмиг отложил все свои дела и с лёгкостью переключился на режим помогания. Комично спрыгнул своими коротенькими ножками на пол. Отбросил телефон – от былой маниакальности не осталось и следа. Распахнул дверцу холодильника и… Грянул праздник чревоугодия! С фанфарами, под победоносное гудение труб и звуки литавр, словно на небесах родился маленький прекрасный сыночек Бога, закружились леприконы, засуетились феи, и полетели во все земли мотыльки с радостной вестью. С помпезным представлением стартовал выход всевозможных вкусностей, а было их действительно в избытке.
Сначала на стол легли две большие пиццы, так и пахнущие темпераментной Италией. Легли по-хозяйски, как полноправные королевы. Первая королева по имени «Пепперони» пестрила Богатством ярко-красных, сочных колбасок, что были щедро разбросанными по всему диаметру сдобного круга. Она была похожа на большое съедобное солнце, которое неминуемо сулит наслаждение и блаженную сытость. Каждый треугольный кусочек, отрезанный по-домашнему, словно бы заботливой рукой любимой итальянской жены, был пропитан теплом и уютом. Вторая же королева с романтичным именем «Маринара», что так волнует дух любителя морских путешествий, сплошь утопала в двойном слое сыра, которым также были наполнены её борты, точно ломившийся от сокровищ трюм корабля. В её расплавленном сливочно-сырном море утопало нежнейшее филе сёмги. Тоненькие, лакомые кусочки, пропитанные солью – ещё только глядя на них, ты сразу же ощущал, как они лягут тебе на язык и как этот чуть солоноватый, немного больше, чем следовало бы, но именно столько и нужно, вкус разольётся от самого кончика языка, до его основания, а после наполнит те самые зоны блаженства в мозге, которые так щекочут вкусовые рецепторы. Дополненная аккуратным листочком салата, что дышал свежестью, точно парус небольшого кораблика дышит морским ветром, она манила в игривое странствие навстречу остывающему в море диску солнца в компании знойной южанки. С зажаристой, хрустящей коркой, тянучими нитями сыра и сладковатым послевкусием томатного соуса две эти Богини были ни с чем несравнимым угощением. И никакое самое изысканное блюдо, никакие чудеса молекулярной кухни не смогли бы их затмить в этот момент. Всё это меркло пред их величием. Что может быть лучше простой пищи для изголодавшегося странника?
Счастье – всегда в простоте.
– Эти из «Миа ди Джорны». – отрекомендовал Саня – У них там повара настоящие, итальянские. – заверил он для пущего эффекта, коим подобает сопровождать появление королевских особ.
Затем на стол пожаловали толстый господин пирог. Пышный, увесистый из рассыпчатого теста. Он обосновался на тарелке тяжело, что и не сдвинешь так легко. С хорошо прожаренным основательным низом и подрумяненным верхом. Без той изысканной грации, коей преисполнены предшествующие персонажи, немного грубый, как простой деревенский парень, увесистый, но с отличной начинкой. Сразу видно – домашний. И как о «вкусном», деревенском парне в дворянской среде о нём сразу разнеслась весть – восхитительный, будоражащий воображение, он сразу же дополнил кухню просто невероятным ароматом неких
– Осетинский, с брынзой, – похвастался Саша – У меня товарищ осетин —его жена печет.
И хотя потом на стол высыпали всевозможные салаты, десерты, пирожные и прочие радости жизни Богатого холостяка, Лёша не замечал их. Жадно, вкусно, безмерно он накинулся на сдобу, больно уж он всё это дело любил. Большой они страстью его были. К тому же, он не ел толком уже дней несколько и хватал здоровые куски, как попало засовывал их в рот, запивал соком, минералочкой, Кока-колкой – всё годилось. Лёшик всегда наедался впрок. А Саня был и не прочь подкормить парня.
Ну а пока дорогой гость набивал пузо, а Саня налаживал контакты с Анфисой, в проходе появился Артур. Неотразимый, прекрасный, белозубый, лощёный, в ухе торчит здоровый бриллиант, меж зубов зубочистка, маечка обтягивает торс. Весь блистающий безупречностью, несвойственной человеческому, сияющий позитивом, излучающий свежесть, он так и застыл, точно испуганный оленёнок при виде хищника, что с животной алчностью обжирается. «Что за позёрство, даже дома красуется.» – недовольно заметил про себя Лёша, исподлобья глянув на того.
Ну, вообще, Артур, конечно, козно смотрелся. Крашенный, на ножках этих птичкиных, сам по себе смуглый, а ещё вдобавок и загорелый. Глядит ясным-ясными наивными голубыми глазками, как скромный агнец, носящий внутри искушающий грех – так и соблазняет, так и манит пригубить чашу запрета, закусив свою пухлую губку, чуть-чуть запачканную белыми капельками протеинового коктейля. Его образ звучит: «Мамочка, научи меня всему…». Такое невинное Божье творение со взглядом, унаследованным, наверное, у самого Мефистофеля – тянет испортить его примесью похоти. На глубине его будто покоится дикая, необузданная стихия, которую неминуемо влечёт выпустить на волю и отдаться её животной силе. Но всё это восхищение ломалось, блядь, о его фигуру-тумбочку. Словно миниатюрную лошадку в проходе поставили. Она и красивая, и ресницы длинные, и чёлка причёсана шелковистая, но комичная до одури! Вот, смотришь ему в глаза, и дала бы, а смотришь на всего персонажа в целом и не можешь к нему всерьёз относиться. И хотя Артур был напичкан полным боекомплектом метросексуала с гомосексуальным нанесением – поджатая лапка, сложенные губки, вся вот эта вот история – он не вызывал отторжения. Видимо, что-то внутри него, и в самом деле, было не так, как казалось.
А потом его внезапно неуместный голосок озадачил всю брутальную вакханалию чревоугодия:
– А, вы кушаете… Доброе утро!
Он проговорил это так женственно, сюсюкающе, так… Так… По-пидорски! Совсем не узнать того уверенного в себе тягача, что тащит семью к достойной жизни. Чуть растягивая слова, он уводил окончания вверх с утрированным «московским» акцентом. Тем не менее, сказал он это совсем по-простому, по-доброму, как к давним друзьям зашла заботливая домохозяйка. Видимо, педиком он был только по необходимости, а не по природе. Но в глазках его, широко распахнутых миру, читалась деланная наивность, словно он был взрослый открытый мальчик. Каждый жест, каждое движение, каждый отдельный шаг и вся походка передавали его розовую ватность. В его мире всё было милым, красивым, а феечки кушали радугу и какали бабочками.
Вспомнив «ночного» Артура с тембром местного Челентано, Лёха так и замер, и листок салатика повис у него во рту. Перед ним совсем сейчас не тот парень, который кормил семью и знал, как сделать из мальчика мужчину, чей голос внушал спокойствие и уверенность. Перед ним стояло нечто испорченное, вылизанное, вылощенное, выбритое во всех местах, проштудированное зондом Системы существо, согласившееся презирать себя. И два этих разнополярных образа никак не стыковывались у него.
От высокого и резкого звучания Артура Саня аж вздрогнул и подскочил на стуле. Нервно обернулся и тут же успокоился. Проворчал: