Босиком за ветром
Шрифт:
– И что? – не понял Валера.
– Да ладно, а то я не знаю, какой у меня голос. И ваша дурацкая кличка Соскачатун явно не из-за моих кубиков пресса. В общем, она рассмеялась и ушла. Вот и вся романтика.
– Прости, Стас, – откликнулась Ира.
– Нормально всё, я привык.
Славка спросила про стыд, а стыдно сейчас было именно ей. Она тоже называла его Соскачатун и посмеивалась над тоненьким голоском, неподходящим для такой брутальной внешности. Оказывается, Стас, хоть и смеялся со всеми, на самом деле каждый раз обижался.
Крис всё ещё лежал рядом, но ощущался как неподвижная стена. Он больше не касался её, отодвинулся к самой тканевой стенке, вроде как отвечал на вопросы и задавал, но Славка явственно слышала в его голосе злость и обиду.
Славка зевала и ловила взглядом
А потом она провалилась в сон.
Она брела по лесу, своему родному Старолисовскому. Шла долго, пока не выбралась к оврагу, по дну которого пролегали рельсы. Только теперь их было в два раза больше. Поезда шли в обе стороны, пустые, с огромными прозрачными окнами. А с обратной стороны стоял безликий Чахаох. Казалось, он не шевелился, но при этом умудрялся двигаться рывками, одновременно с мерцанием света. Славка смотрела, как он приближается в заворожённом оцепенении, птицы смолкли, эхом разносился только громкий перестук колёс и буханье её сердца. Как обычно, Славка не придумала ничего лучше и просто убежала, сначала в лес, а потом и в чужие сны. Причём случилось это практически незаметно. Просто Старолисовские самшиты и чёртовы дорожки сменились на Неберджай и разбитые вокруг поляны туристические стоянки. Славка заглянула в сны соперников – команды, претендующей на первое место. Страхи там мелькали сочные и очень удобные, чтобы обеспечить «Азимуту» если не победу, то хотя бы вхождение в тройку лидеров. У одного парня сигнальным огнём горел страх высоты, у другого – боязнь прилюдно опозориться, а девушка конвульсивно щёлкала карабином и никак не могла укрепить страховку. За короткий промежуток, пока Славка за ней наблюдала, она упала три раза и разбилась в лепёшку. Причём не фигурально выражаясь, самую натуральную мясную лепёшку, похожую на плоскую бургерную котлету.
Славка с трудом удержалась от соблазна поковыряться в страхах и немного их усилить. Или хотя бы наслать частых мелких кошмариков, чтобы соперники просыпались каждый час и банально не выспались. Почему-то вспомнила Малику, не признавшуюся в дружбе с деканом. Она верила, что Славка сама справится, и не помогла, хотя могла бы замолвить словечко. Славка была ей благодарна за это невмешательство, вот и сейчас удержалась от удобной несправедливости и прошла мимо. Заглянула в сон Стаса.
Как и ожидалось, после игры «Самый-самый» он снова проживал своё унижение. Славка давно заметила, что прочитанная перед сном книга, увиденный фильм или эмоциональный разговор почти всегда проявлялись в сновидениях, порой в сильно изменённом виде, но по деталям можно было обнаружить, что так зацепило воображение и осело в омуте подсознания.
Стас явно видел этот сон не впервые, у него появился каркас закольцованности, такие сны плохо поддавались переделыванию, и сами уснувшие, словно роботы, повторяли заученные фразы и не могли выбраться из этой западни. Стас снова стоял перед женщиной, в его воображении она выглядела как Мэрилин Монро с кроваво-красными губами. Славка, не раздумывая, вытянула из этой особы тонкую розовую нить, пока она не произнесла обидные слова. Тянула быстро, наматывая на локоть, как их учил Дядько бухтовать верёвку. Сначала нить вытягивалась легко, но с каждым оборотом становилось сложнее. Стыд сопротивлялся. С ужастиками ей бороться было проще и привычнее, а вот вина и стыд слишком сильно вплетались в подсознание, и если бы сейчас воспоминания о позоре не были завязаны на страхе, она бы вообще не смогла его нащупать. Наконец женщина замерцала, потеряла голос и насыщенность. Славке удалось сломать каркас, а вот сам стыд пока ещё никуда не делся. Как и страх, он так просто не убирался, разве что на одну ночь. Чтобы стереть его полностью и навсегда, требовалась помощь хозяина сна или регулярное воздействие. А пока она подтолкнула прозрачную женщину вперёд, вложив в её кровавый рот другие слова.
– У тебя потрясающий голос. Меццо-сопрано, как у Джефри Галла и Франко Фаджоли.
Славка понятия не имела, как звучит меццо-сопрано и кто вообще эти люди,
Оставив Стаса поющим в пустом зале, Славка заглянула в сон Валеры. Он соскребал с пола торт и складывал в пустой гроб. Торт никак не заканчивался, на месте маслянистых пятен крема появлялись новые коржи.
Валера злился:
– Я же сказал, растут грабы, а не гробы!
Из пустого гроба раздавалось чавканье, кто бы там ни был, он с удовольствием ел расплющенный «Наполеон» и просил ещё. Валера раскопал в куче крема банку сгущёнки, хотел бросить, но передумал, проковырял две дырки и выдул сладкую жидкость через отверстие. В гроб кинул пустую банку.
– Подавись, зараза!
Славка усмехнулась. Надо же, какой нелепый сон, у самого Валеры напрочь отсутствовало чувство юмора, видимо, всё досталось его подсознанию. А ещё во сне нашлась потерянная сгущёнка. Возможно, Валера не взял её, но знал, кто это сделал.
Она снова выбралась в пустой и влажный лес, полный тихих шорохов и птичьих голосов. Хотела заглянуть в сон Криса, но, сделав шаг, остановилась. Она боялась. Её не пугали страхи Криса, её пугало собственное желание повторить яблочный поцелуй и стыд за это желание перед Лукой. Как она вообще может думать о Кристиане, если совершенно точно любит Рыжика? Как же ей хотелось поговорить с мамой, только она умела успокоить бунтующие чувства и прояснить мутные мысли. Но признаться в том, что её терзает, опасалась. Ведь она нарушила мамин запрет и сама виновата, что должным образом не остерегалась сероглазого мужчину. И самая главная причина: она боялась, если расскажет маме о своих чувствах, та строго воспретит ей видеться с Крисом. А Славка не готова была расстаться с неудобными, сладкими, щекочущими и жуткими эмоциями, которые дарило его присутствие. Ей хотелось себя обманывать и дальше. Обманывать и надеться, что это само пройдёт, как простуда.
Под утро дождь утих. Славка не помнила, когда их палатка опустела, она заснула раньше. Олег Степанович не ждал подъёма кострового, сам развёл огонь и закипятил воду. Завтракали, беспрестанно зевая, пили растворимый кофе и хрустели бубликами. Несколько часов ждали решения судей насчёт турполосы. Дядько время от времени отправлял кого-нибудь узнать, что слышно о соревнованиях. К десяти часам трава немного просохла, но берега реки, где была проложена дистанция, всё ещё напоминали грязевые горки. Наконец в одиннадцать объявили, что турполоса состоится, но от каждого института можно выставить только одну команду. С ребятами определились быстро: Стас, Валера и Крис, за девочек решили проголосовать. Илону выбрали сразу, Иру следующей, у них у обеих, как и у Стаса, имелся опыт подобных соревнований. Осталось одно место. Олег Степанович озвучил свой выбор:
– Берите Вику, она маленькая, а у вас на последнем этапе переноска пострадавшего. Её и понесёте.
Все согласились. Участники ушли на судейскую поляну, и в следующий раз их увидели уже после завершения турполосы. Вернулись в лагерь грязные, мокрые, но смеющиеся до хрюканья и колик. Даже Валера подхихикивал.
– А как нужно было нести?
– Ногами вперёд!
– Разве так можно, это же плохая примета.
– Плохая примета – ронять пострадавшего.
Олег Степанович наблюдал за прохождением полосы и на призовые места уже не рассчитывал. Мало того, что потеряли на параллельных перилах снаряжение, ещё и грязевой подъём превратили в шоу. Вика никак не могла подняться вверх, скользила по верёвке и падала в жидкую грязь, ей с каждым разом становилось всё сложнее удержаться на склоне, остатки травы окончательно втоптали в размокшую землю, а руки у неё совершенно ослабли. В итоге её подцепили на карабин и просто вытянули, как неподвижный груз. Пострадавший из неё получился натуральный, она так устала, что на импровизированные носилки из штормовок легла с большим удовольствием. Правда, отдохнуть ей не дали. Уронили два раза.