Боснийская спираль (Они всегда возвращаются)
Шрифт:
Саша вернулся в Боснию осенью — внештатным фотокорреспондентом крупной лондонской газеты. К тому времени родители его были уже мертвы. Их застрелили снайперы. Вышли вдвоем на улицу за продуктами, вдвоем и погибли, рука в руке. Саша узнал об этом только через несколько недель, дозвонившись соседям.
Взгляд через объектив фотоаппарата будто менял события, делал отношение к ним другим, перенося его из области сопереживания в профессиональные поля интересного ракурса, правильного освещения, точной выдержки, композиции. Это помогало выжить и не сойти с ума при виде выпотрошенных человеческих тел на улицах сожженных деревень,
А может быть, отец ошибался, или правота его относилась к прежним войнам, отличавшимся от этой, нынешней? Возможно, теперь появилась третья, странная, какая-то даже потусторонняя категория людей: те, кто упорно продолжает делать вид, будто ничего не происходит. Часто Саше приходилось наблюдать странную картину совершенно обыденного поведения людей на фоне пляшущей вокруг смерти. К примеру, в Сараево, где линия фронта проходила по улицам пригородов и перестрелка велась практически через шоссе, из одного ряда домов по другому — даже там в соседнем дворе люди могли мирно вскапывать огород, будто не слыша свист летящих над их головами пуль и грохота снарядов, рвущихся в сорока метрах от окучиваемой грядки.
Казалось, их интересовал исключительно конкретный кустик картофеля — в точности как Сашу, тщательно вычисляющего подходящую диафрагму перед тем, как сфотографировать расстрелянного ребенка. Или это тоже был всего-навсего один из способов спрятаться, убежать от невозможной реальности? Ведь в реальном мире спрятаться было так трудно: убийцы находили и вытаскивали тебя и твоих детей из любых погребов и схронов… Да и можно ли безвылазно просидеть в погребе неделю?.. месяц?.. год? И люди прятались в упрямое непризнание того, что весь этот ужас может происходить в созданном благим Богом мире.
В ноябре 92-го Саша вместе с большой группой журналистов оказался в городке под названием Пале, ставшим столицей боснийских сербов. Расположенный в считанных километрах от сараевского фронта, он выглядел на удивление пасторально. После полудня зашли перекусить во вполне приличный ресторан. В углу шумела пьяная компания, одетая по местной моде: в разномастный камуфляж без знаков отличия.
— Русские добровольцы, — шепнул Саше местный пресс-атташе. — Казаки. Пьют по-черному, но воюют хорошо. Вы только на них лучше не пяльтесь: чуть что, лезут драться. Сумасшедшие на всю голову… Не смотрите, не смотрите!..
Но было уже поздно.
— Эй ты там! — крикнул по-русски через весь зал здоровенный бугай в буденовских усах и кепи с кокардой четников. — Да-да, ты, с фотоаппаратом — журналюга. Ты чего на меня вылупился, сука немецкая? Снять хочешь? Щас я тебе рыло-то начищу… Падлы… Мы тут кровь проливаем, а они — понапишут всякого дерьма…
Он встал, с грохотом опрокинув стул, и покачнулся. Саша быстро сунул аппарат в кофр и отодвинул от греха подальше, на случай драки. Сидевший рядом репортер побледнел. Бугай надвигался на них с самыми серьезными намерениями, цепляя по дороге столы и стулья, и, казалось, ничто уже не может остановить его танкообразного
— А ну стоять, Витя! — раздался негромкий окрик с «казачьего» стола. Бугай встал как вкопанный. — Назад!
Усач как-то беспомощно развел руками и повернул назад.
— Ты чего, Колян? — виновато бормотал он, поднимая свой стул и усаживаясь. — Кого защищаешь, подумай… Уже и рыла этим гадам не начистить… беспредел какой-то… Чего лыбишься-то?
Но улыбка всемогущего «Коляна», одним словом остановившего пьяную танковую атаку, была адресована не ему. Саша разинул рот в полном изумлении. На него смотрели знакомые голубые глаза под белесыми ресницами. Колька! Это и в самом деле был Колька!
Потом они долго сидели вдвоем в опустевшем ресторане и пили, не закусывая и не пьянея. Колька рассказывал с трудом, часто останавливаясь и молча куря, как будто собираясь с духом каждый раз, когда требовалось произнести еще несколько фраз. Почти сразу же после сашиного отъезда в Волгоград вернулась некая девица по имени Света, уехавшая за два года до этого на заработки в Европу. Вернулась одна, хотя уезжала вдвоем с подругой. На вопросы о последней отвечала с завистливым вздохом, что подружка вышла замуж за бельгийского миллионера, в доме у которого работала горничной.
— Жаль, мне не повезло, как Машке, — говорила она, обводя сокрушенным взглядом затаивших дыхание слушательниц. — У нее хозяин оказался и богатый, и молодой. Видели бы вы их вместе! Какая пара, какая любовь!.. Кино, блин! А мне вот старик попался. Тоже богач, причем без детей. Звал замуж, да зачем мне такая развалина? Что, я себе молодого не найду, что ли? Найду, как нехрен делать…
Светкин вопрос и в самом деле казался чисто риторическим — по арсеналу косметики и по умопомрачительному гардеробу она могла дать сто очков вперед любой местной красавице. Драгоценностями была обвешана, как новогодняя елка игрушками. В общем, головокружительный запах успеха так и порхал вокруг нее, сидя верхом на облаке дорогих французских духов.
С этой-то сучки все и началось. Сашиной Вике, кровь из носу, втемяшилось пойти по светкиным стопам, тем более что никаких сложностей на этом пути, по светкиным же уверениям, не предвиделось. Поработать всего годик и обогатиться на всю жизнь — чем не вариант? И главное, никакой грязи: вот, к примеру, Светка исполняла строго обязанности домоуправительницы, вела хозяйство, и никто к ней даже приставать не смел. На эти случаи в цивилизованных странах имеется полиция. А тряпки и драгоценности — ну, это, сами понимаете, — зарплаты там — не чета нашим, плюс подарки на праздники… а уж праздников там — видимо-невидимо, как у нас — грязи! И все какие праздники — закачаешься вспоминать…
Одной Вике ехать не хотелось, а потому сбила она с панталыку еще и Гельку. А уж за ними, видя такое дело, еще несколько девиц увязались. Колька бился как мог, увещевая дурочек. Увы, супротив сверкающего бриллиантами светкиного образа вся его скучная логика оказывалась бессильной.
— Глупенький, — ласково говорила ему Гелька. — Ну чего ты боишься? Отдохни от меня с годик, а как вернусь — все наверстаем, обещаю. Ты только посмотри на Светку! Представляешь, как бы все эти тряпки и побрякушки на мне смотрелись? Застрелиться и не жить! Ну что ты носом крутишь, Колька? Ты вот мне такие тряпки купить можешь? Можешь? Ага, молчишь… Ну, то-то же!