Боссу не откажешь: маленькое счастье в нагрузку

Устинова София

Она торопливо врезалась в толпу зевак на тротуаре:

– Пустите, прошу. Лера— а— а— а!– Бежала к нам, стуча каблуками, как скоростная электричка:– Ле— е— е— е— е— ера— а— а— а— а— а!– бесслёзно причитала женщина, уже ступив на проезжую часть. Пересекала дорогу в неположенном месте и наглым образом тормозила машины, которые к нашему месту подъезжали осторожно.

– Лерочка!!!– Миловидное лицо исказилось гримасой ужаса и отчаяния, словно девочка не живая сидела на асфальте, а её размозженный труп в крови и месиве плоти плавал.

– Женщина,

не кричите!– буркнула не по— детски разумно Лера и деловито закатила глаза, всем видом выражая “боже, как сложно с этими нервными женщинами!”

Я даже тяжко усмехнулась. Удивительный ребёнок! А потом запоздало ухватилась за мысль, что так маме не скажет любящая дочка. Развить это не получилось— в следующую секунду я получила сумкой по голове.

– Тво— ою мать!– невольно ахнула, вжав несчастную голову в плечи.

– Нет,– наморщила носик Лера,– не моя!– буркнула, отвечая не то моим мыслям, не то ругательству.

 Опешив на миг, хотела было вступить в схватку с дикой бабой, но на смену воинствующему настрою пришла разумность. Тётка испугалась. Ещё бы, малышка пропала. Обнаружилась на дороге… перед машиной, а ведь могла трупом быть или сильно покалеченной. Так что я её смутно понимала. Понимала, но и осуждала. Если кто и виноват в ситуации то, эта самая дама, которая подопечную свою из— под взора упустила.

– Э— э— э,– кое— как увернулась от очередного удара сумочки,– Успокойтесь!– выставила руку, пытаясь затормозить невменяемость тётки. Но это не сработало, у неё явно были проблемы с нервами.

– Лера! Лера! Лера!– каждый выкрик сопровождался ударом сумкой по чему-то, включая мою и без того пострадавшую машину. Мужчина, въехавший в меня, смотрел на картину в одном со мной недоуменном порыве.

Даже приехавшие представители закона не понимали, что за спектакль тут самоорганизовался силами “Псевдо Актрисы Большого Драматического Театра”.

Они бы может её образумили, но первой не выдержала девочка:

– Людмила Викторовна, я жива,– одёрнула “актрису” Лера тоном “да сколько можно?”. Встала на ноги, отряхнула кукольное платье, поморщилась, разглядывая чуть сбитые коленки и, к очередному моему удивлению, не принялась рыдать, перетягивая одеяло страдающей на себя.

Людмила Викторовна, как по команде, перестала истерить. Запыхавшись огляделась, много ли зрителей и на всех ли произвела впечатление. А увидев кровавые царапины на коленках подопечной, побледнела, закатила глаза и красиво… если это применимо к обычному падению, шлёпнулась на асфальт.

Мы все замерли.

– Какой-то цирк,– задумчиво буркнул мужик, въехавший в мою Пассо.

– Давненько такой дичи не видал,– мотнул головой один ДПСник.

– Я, конечно, тоже женщина… Но такого…– неопределённо кивнула я, внезапно ощутив как боль сдавила грудь, перед глазами поплыло и тошнота к горлу подкатила. Последнее что запомнила— стремительно накатившу темноту.

***

На собеседование я так и не попала.

Очнулась уже в больнице, в палате, где нас было трое. Я, как понимаю, с самыми безобидными увечьями. Хотела встать, да не тут то было. Оказывается у меня сотрясение, потому на голове бинты, и хлыстовая травма шеи. Всё это богатство в лёгкой степени— ремни безопасности, защитили позвоночник, грудь, но не голову и не шею. Поэтому её зафиксировали специальным ортопедическим воротником. Не смертельно, но коль уж я тут… лучше подлечиться. Так что несколько дней придётся побыть под наблюдением специалистов— не более трёх суток.

Всё это мне разъяснила сердобольная медсестра, которая судя по тону, считала себя тут чуть ниже главврача, но точно выше лечащего.

Только собралась позвонить Максу, как ко мне заявились серьёзные мужчины в форме.

Анатолий Васильевич, крепкий брюнет, ближе к сорока, и его напарник, Константин Сергеевич, худощавый, лысеющий представитель закона, примерно тридцати лет.

Они долго и нудно меня допрашивали, потом я подписала свои показания, которые записывали от руки, как бы невзначай уточнив, как дела у Леры. Они заверили, что девочка жива— здорова, но раз в аварии участвовал ребёнок, даже если он не пострадал— оказание медицинской помощи было безоговорочно.

Валерия в этой же больнице, только в детском отделении травматологии.

Мою машинку,– так заверили полицейские,– забрал эвакуатор. Вернуть смогу после оплаты всех квиточков.

Вот так… милота, как бы не расплакаться за участие и помощь.

С няней чуть сложнее, а эта невменяемая особа оказалась её няней— даму уместили в сердечно— сосудистое отделение, где она отходила после “сердечного приступа”. Как успела поддакнуть медсестра— доктор Хаус, не приступ у няньки, а брожение мозгов. Чтобы не значил этот диагноз, я его приняла и спорить не стала.

Показаний Людмилы Викторовны они пока так и не дождались— она была до сих пор под лекарствами, и тогда я осведомилась:

– А родители девочки уже в курсе?

– Дозвонились только до отца, но он будет лишь к вечеру,– Анатолий Васильевич, крепкий брюнет, складывал документы в папку и закреплял, чтобы листы не развалились.

– Как так?– не то ахнула, не то охнула, но однозначно изумилась, не понимая, как можно оттягивать приезд к дочери.

– Вот так,– цыкнул Константин Сергеевич, второй из милых мужчин.– Его нет в городе…

– А меня к ней пустят?

– Это вряд ли,– категорично мотнул головой первый, уже сложивший документы себе в кожаную сумку— портфель.– Вы ей никто!

Я понимающе умолкла, но меня не покидало чувство, что Леру нельзя оставлять одну. Это неправильно… чисто по— человечески!

То же самое я сказала и лечащему врачу, который пришёл ко мне и попросил стражей правопорядка выйти.

Геннадий Петрович отмахнулся:

– Вам о себе волноваться нужно. Девочка жива, под присмотром. Скоро приедут родители, и всё у неё будет отлично!