Ботаник
Шрифт:
Меня вдруг разбирает смех, я хихикаю, закашливаюсь, и долго не могу успокоиться, будто надышался угольной пыли и теперь кашлем стараюсь вытолкнуть ее наружу. Старуха хмурится, подходит, протягивает мне металлическую кружку. Желтую кружку, наверное медную. Привстаю на одном локте, беру кружку, пью…и задыхаюсь от горечи, вяжущей рот. Сплевываю, ругаюсь, и вижу, как хихикает чертова старуха, одетая в мужскую одежду. И вдруг на меня нападает сонливость. Опускаюсь нам постель, закрываю глаза и проваливаюсь, как в темный колодец.
Следующее пробуждение было более результативным, и более…хмм…я даже не
Мда. Вот что значит молодое тело! Я тут же почувствовал, как восстает мое мужское естество, что заметила стоявшая рядом старуха, наблюдавшая за процессом. Она радостно хохотнула и легонько шлепнула меня по этому самому месту, сказав что-то вроде:
— Ага! Значит, будет жить! Все в порядке! Ишь, как разошелся!
Да не вроде, именно так она и сказала! Ох ты ж…и при этом я понял, что говорила старуха совсем даже не на русском языке. Но я ее понял!
А еще понял, что вдруг, неожиданно для себя, видавшего виды и давно отучившегося стесняться — краснею! Да так, что покрылся краской от самых пяток до…середины туловища, и от середины, до самых кончиков волос. Я красный как рак!
Ах, это молодое тело! Ах, это зашкаливающий, бурлящий в крови тестостерон! Как много вреда он наносит мужчинам! Вначале мучает их прыщами, покрывающими юное тело в период созревания. И тогда кажется, что жизнь прожита зря — кто тебя полюбит, такого прыщастого и угрястого! А потом, когда прыщи исчезают, тебя мучают мысли о том, как хорошо было бы задрать вон ту юбку, или эту юбку, и вообще — все юбки в мире! Лишь бы это был не шотландский килт, и чтобы под юбкой не обнаружилось члена. Остальное — все то, о чем ты думаешь днями и ночами.
Да, не все мужчины такие. Но многие — именно такие. Они как раз и составляют костяк мужского сообщества. Не те вялые и томные пузатые мужички, которым достаточно секса раз в месяц, а то и в квартал, а именно мы — самцы, жеребцы, только и думающие о том, как бы завалить ту, или иную женщину.
Я думал над проблемой, и пришел к выводу — всем человеческим обществом управляет только один инстинкт — инстинкт размножения. Люди рождены, чтобы размножаться. Чтобы увеличивать количество особей своего вида. Как плесень. Как вирус. Как чума. И потому не надо сдерживать свои инстинктивные порывы, просто надо перерабатывать их энергию, пускать свои инстинкты, свою сексуальную энергию на пользу делу.
Мда…а девчонки симпатичные! Хмм…да это ведь рабыни, черт подери! Как я не догадался? Ошейник на шее, простая одежда…и старуха ведь тоже рабыня? А чего она тогда распоряжается?
Пощупал свою шею…нет никакого ошейника! И слава
Опять головная боль, опять ощущение мысли, которую я никак не могу поймать за хвост. Да и попробуй поймай, когда тебя очень даже отвлекают, шаловливыми ручками обрабатывая самое что ни на есть сокровенное место — без всякого стеснения, деловито, будто моют посуду. И да — гормоны у меня просто кипят в крови!
Я вздохнул и дернулся, когда одна из девушек особенно истово начала тереть это самое место. Потише, чертовки! Что за эротические массажи?! А ведь приятно, черт подери…хоть и стыдно. Не было бы старухи, наверное и стыдно бы не стало. Как-то неудобно при ней — извращение, да и только! Сейчас бы схватить эту девку, завалить, подмять под себя, и…
Меня осторожно перевернули на живот, и я облегченно вздохнул, закрыв глаза и чувствуя, как потихоньку, очень медленно спадает возбуждение. Еще бы минуту, и я бы точно разрядился — под смех старухи, и ее молоденьких помощниц. Мда…не хватило минуты. А жаль! Плевать на стыд.
Меня обтерли, растерев толстым полотенцем докрасна — своеобразный массаж. Затем старуха положила на постель рядом со мной костюм, очень похожий на костюмы тех парней, что стояли рядом со мной когда я очнулся в первый раз. Только серебряного шитья на нем было гораздо меньше. Практически не было — серебряные только оторочка воротника и обшлагов рукавов.
Меня приподняли и стали одевать. Прямо на голое тело, никаких тебе изысков вроде трусов и маек. Вначале шелковую рубаху — широкую, будто на четыре размера больше, потом штаны — вроде как обычные, только гульфик широкий, и…отстегивающийся. Распустил шнурок — гульфик — оп! — отпал вниз, выпуская на свободу мужское достоинство. Ну и в обратную…приложил, зашнуровал, стянул, завязал. Долго, да, но похоже что тут пуговиц еще не придумали, все на завязках. Или просто еще не принято на пуговицах?
Носки имелись, но скорее всего их можно назвать чулками. Длинные, до колен, и толстые, явно шерстяные. Будучи военным я знал, что в шерстяных можно ходить и в жару — как ни странно, в них менее жарко, чем в полотняных, и ноги в них так не потеют. А еще — риск натереть ноги, будучи обутым в шерстяные носки гораздо меньше, чем в хэбэшных носках. Но вообще — я бы предпочел портянки. Милое дело — намотал, и хоть куда в них! Сорок километров за день пешком — запросто, вразвалочку! А если переменным аллюром, так и все восемьдесят. Бежишь — идешь, бежишь — идешь. Так можно идти долго и быстро. Испытано.
Сапоги до колен — мягкие, красивые, тоже черные. И по верху серебряные заклепочки! Мало, но есть. Что бы это значило — количество серебряных украшений? А ведь что-то, да значит!
В дверь постучали, старуха подошла, отодвинула засов (оказывается, было заперто!), выглянула, потом с недовольной физиономией впустила в комнату молоденькую девицу в темно-синем платье, очень симпатичную, бледную, с головой, накрытой чем-то вроде кисейного покрывала (такой платок). Глянув на девушку я понял — сестра! Это — сестра! И мы с ней очень дружим, гораздо больше, чем с теми парнями, что стояли возле меня…братьями?! Точно, это братья! А старший — это отец! Мой отец!