Ботаники не сдаются

Логвин Янина

— Пожалуйста, дайте мне несколько дней и я все объясню.

Умка — их совершенный ребенок. Всегда увлеченный, любопытный, послушный. С ней не надо играть — она сама найдет занятия по душе. Ее не нужно учить — она всегда на шаг впереди и способна усвоить знания лучше любого преподавателя. С ней никогда никаких проблем. Это Светка может хлопнуть дверью, завеяться из дому с друзьями, а потом затискать родителей до полусмерти. Это Лялька может прогуливать уроки, наряжаться неформалом и болеть по шесть раз в год, и всякий раз умирая. Умка себе не может

позволить даже простуду.

Так почему ей, такой всезнающей и умной никто не сказал, как может болеть душа?

— Ох, Катя-Катя, — вздыхает Светка, войдя в мою комнату и ласково обняв за плечи. — Чувствую, все обернулось так, как я и боялась. Что, он обо всем узнал, да — Ванька? — сестра гладит меня по голове, но я уже отстраняюсь. Сейчас мне как никогда хочется одиночества. — Вот знаешь, будь я на его месте, — говорит сердито, — я бы лучше вместо того, чтобы обижаться, к окулисту пошла! Это же каким слепцом надо быть, чтобы смотреть в оба и не разглядеть такой подарок! А еще бы и на консультацию к зоологу заглянула!

— Зачем к зоологу? — настроения нет, но я не могу не удивиться.

— А чтобы удостовериться в кого он превратился: в осла или барана!

— Ох, Свет… — Я отхожу от сестры и пытаюсь что-то делать, но все валится из рук — книга падает, а следом за ней слетают с полки наручные часы. — Да, все так, — неохотно признаюсь. — Мы с Ваней расстались, но я решила, что завтра все равно буду танцевать на Празднике.

— Ну, может быть, вы еще помиритесь?

Помиримся? Я вспоминаю Воробышка и то, как он смотрел на меня, стоя в дверях танцзала — как будто я его ранила в самое сердце.

— Нет, он гордый, видела бы ты его лицо. Возможно, он и вовсе не придет, не знаю. Но даже если и так, даже если он не придет, я буду танцевать одна.

Светка вздыхает.

— Умка, я помню эти мероприятия. На празднике наверняка будет присутствовать уйма народу, а ты сейчас не в самом лучшем расположении духа. Я не хочу, чтобы вся эта ситуация сломила тебя еще больше.

— А я не хочу, Свет, чтобы Воробышек разочаровался во мне окончательно.

Сестра смотрит с грустью и осуждением, и я, не выдержав, отворачиваюсь.

— Света, он столько возился со мной и очень хотел, чтобы я танцевала. Если я не появлюсь — это будет даже хуже трусости, понимаешь?

В шкафу висит новое платье — голубое, под цвет моих глаз, мы выбрали его с сестрой еще две недели назад — нежное и неброское. Я достаю его и вешаю на шкаф. Долго смотрю на платье, лежа в кровати, сунув руки под подушку, и вдруг решаю, что оно мне больше не подходит. Странное мое упрямство. Ванька смог меня раздеть в постели, но не смог на паркете, так почему сейчас это платье вдруг кажется мне безликим и чужим? Словно я смотрю сквозь ткань?

Да, я сама выбрала его, но теперь мне этого мало. Теперь я хочу быть

собой. Чувствовать то, что чувствую в душе и плевать на всех. Пусть завтра будет последний раз, когда мы станцуем с Воробышком вместе, но если он придет — он больше не увидит скромного Очкастика, трясущегося под насмешливыми взглядами. Я постараюсь его не подвести и будь что будет!

У меня есть деньги — премиальные за победу на олимпиаде в Пекине, и завтра я их потрачу. С этой мыслью мне наконец-то удается заснуть далеко за полночь.

Сегодня праздник во всем университете — дата его основания. Начало мероприятия — танцевальная битва факультетов — назначено на четыре часа дня. Наверняка все соберутся раньше, но у меня еще есть время в запасе, чтобы все успеть, и я выхожу из дому и еду в «Три кита».

Я давно записана в салон красоты к Регине, спасибо Светке, и если раньше сомневалась: нужно ли мне участие парикмахера и визажиста, то сегодня знаю точно — необходимо!

— Привет ботаникам! — встречает меня улыбкой синевласка-стилист, рассчитываясь с клиенткой, и шутливо хмурит брови: — Катюшка, какая ты сегодня серьезная! У тебя все хорошо?

— Да, спасибо, — зачем ей знать.

— Слышала, ты танцуешь танго в универе. Ох, как это романтично! — она мечтательно закатывает глазки, приглашая меня в кресло. — Парень, должно быть, настоящий красавчик?

— Еще какой, — я киваю, вспомнив Ваньку, и прошу девушку: — Регин, сделай из меня человека. Очень нужно!

Ну вот, я серьезно, а она хохочет.

— Ой, Катюшка, ну ты и дурашка! — склоняет голову вбок, рассматривая меня со всех сторон. — Ваши мама с папой и без меня отлично постарались! — подмигивает. — Поверь специалисту, который в этом понимает. Все три сестрички, как на подбор! А вот красоту подчеркнем, не вопрос. Все сделаю в лучшем виде!

Она моет мне голову и снова выглаживает волосы до блеска. Зачесывает их — длинные и шелковые назад и убирает в низкий гладкий хвост, который у основания перетягивает прядью. Я сегодня в контактных линзах и, пожалуй, меня куда больше, чем в прошлый раз поражает собственное преобразившееся лицо — аккуратные скулы, взмах ресниц, не яркий, но очень чувственный макияж «смоки айс» и губы… такие хочется разомкнуть и сказать что-то порочное.

Я засматриваюсь, онемев, а синевласка смеется.

— О да, детка! Ты еще та горячая штучка! Ну как тебе моя работа?

— Отлично. Спасибо, Регина!

Платье стоит дорого, в этом бутике в «Трех китах» не принято торговаться скидочными картами, и я не торгуюсь. Едва я вижу его — ярко-алого цвета, я прикипаю взглядом и покупаю платье без раздумий, молясь всем святым, чтобы оно подошло.

— Скажите, вы можете его отутюжить? Я хочу в нем уйти.

А расплатившись, облачаюсь в платье прямо в примерочной.