Ботфорты капитана Штормштиля
Шрифт:
— А имя осталось? — шепотом спросил Тошка.
— Имя осталось... — Кло медленно повернула голову.
Ветер растрепал ее золотые волосы. — Имя осталось. Это был капитан Борисов, мой дед.
Тошка понял: Кло ничего больше не скажет. Это какая-то тайна, о которой нельзя знать кому попало. Но он все же не удержался и спросил:
— За ним, наверное, гнались?
— Кто?
— Ну, эти самые, как ты говорила — злые и жадные люди.
— Нет. Они просто обманули его. И еще одного человека. Хочешь, я покажу место, где он остался лежать?
— Кто?
—
Кло пошла вперед, ловко перепрыгивая через дыры гнилого настила. Тошка едва поспевал за ней. Они перебрались с мостков на берег, молча пошли вдоль старого мола. Мертвые пароходы, словно рыжие холмы, нависали над шаткими мостками. Пустые пакгаузы с сорванными воротами мрачно щурили узкие глаза-окошки; решетки были похожи на густые ресницы.
«Акционерное общество Караяниди — Орловь и К°. Колониальные товары» — полустертая надпись смутно проступала на стене одного из пакгаузов.
— Их скоро снесут, эти развалины, — не оборачиваясь, сказала Кло. — В маминой газете писали. Вместо Старой гавани будет нарядная набережная с пальмами, а на Горке разобьют парк пионеров с аттракционами.
Тошке стало жаль Старой гавани и пахнущих плесенью пакгаузов. Навсегда исчезнут кривоногие мостки, бетонные блоки мола, проволочная паутина вокруг ежевичных джунглей Горки. Где же тогда удить ставридку, копать морских червей и ловить ртом порывистый южный ветер? И куда будет приходить Кло? Не к карусели же и не к размалеванной доске скучного аттракциона «Набрось кольцо». Нет, Тошка считал, что на земле должно быть оставлено побольше мест, где могли бы жить тайны. Тайны, от которых холодеет в груди и начинает покалывать в кончиках пальцев.
— Вот здесь. — Кло остановилась.
Тошка огляделся. Обломок скалы отвесно уходил в воду. Ржавое кольцо, похожее на обкусанный бублик, было вмуровано в темный, с подтеками гранит. Кло дотянулась до кольца. Оно, скрипнув, качнулось в проушине.
— К нему зачалил свою фелюгу Дурмишхан, — сказала Кло. — Тогда, в ту ночь...
Тошка оглядел гальку, как будто на ней могли остаться следы давно ушедших людей: старого капитана Борисова и контрабандиста Дурмишхана.
Кло стояла возле скалы. Южный ветер продолжал гнать по небу облака, похожие на шарики мороженого. «Красный Батум», надрываясь от крика, тянул мимо мола измятую, серую коробку танкера.
— «Азнефть» потащил. — Кло, прищурившись от солнца, посмотрела на танкер. — Как муравей мертвого жука.
— А у меня есть дядя, — сказал Тошка. — Он, правда, не моряк...
— Кто же он? — Кло приподняла тоненькую бровь. Наверное, она сейчас добавит что-нибудь насмешливое. — Кто же?
— Геолог. Знаешь, он облазил все горы, которые только есть у нас в стране.
— Ну, уж и все!
— Да. Он работал на Алтае, на Урале, потом в Хибинах. А теперь вот на Кавказе.
— А что он ищет? — заинтересовалась Кло. — Золото.
— Нет, не золото. В прошлом году он нашел медь.
— Много?
— Много. Об этом писали в газете. Папа в тот день купил десять номеров.
— Зачем?
—
— Геологи — это тоже хорошо. — Кло медленно пошла по черной мазутной полоске, оставленной прибоем на гальке. — Я никогда не видела геологов; их просто нет в нашем городе.
— Конечно. Геологи живут в горах, а в города спускаются лишь на зиму.
— Я никогда не стану геологом, — сказала Кло.
— Почему?
— Я люблю море. И южные ветры.
— Я тоже...
— Твой дядя был на войне?
— А как же! — оживился Тошка. — В отряде альпинистов. Он сражался на Кавказе против немецких егерей.
— Кто такие егеря?
— Это горные стрелки. Они забрались на Эльбрус и укрепили на самой его вершине фашистский флаг. Чтобы он был над всем Кавказом. И тогда дядин отряд пошел на штурм. Это было зимой. А зимой очень трудно подняться на Эльбрус. Но альпинисты помогали друг другу. Одна группа прикрывала и поддерживала другую. Иначе б не дойти до вершины тому, кто сбросил флаг.
— А как звали этого альпиниста?
— Не знаю. Он погиб потом.
— В бою?
— Да... Когда приезжает дядя, мама берет у соседей гитару. И он поет песни. Разные — смешные и грустные. И про того альпиниста, что сбросил флаг:
В прозрачной ледяной могиле Друзья оставили его...Тошка хотел рассказать еще об одной дядиной песне про красавицу Кло, стреляющую в подброшенный пиастр, но не решился.
— А как зовут твоего дядю?
— Гога. Дядя Гога...
— Он, наверное, добрый.
— Откуда ты знаешь?
— Дядя Гога — так не станут называть злого человека...
Они поднялись к пакгаузам по разрушенной лестнице с обвалившимися ступенями. Из темных провалов ворот тянуло сыростью. Кло отвернулась, подставила лицо ветру, глубоко вдохнула воздух.
— Неужели ты не чувствуешь, чем пахнет ветер? Чаем, тростниковым сахаром, ромом? Пакгаузы Караяниди когдато были забиты этим товаром.
Тошка изо всех сил потянул носом, но на этот раз ничего, кроме запаха старых сетей, различить не смог. Кло посмотрела на него с сожалением.
«А ты вот попробуй увидеть моего капитана Штормштиля», — чуть было не сказал Тошка, но вовремя прикусил я зы к.
Ветер скрипел ветхим, погнутым флюгером. Кто знает, сколько лет прокрутился над рыжей крышей центрального пакгауза жестяной человечек с вытянутой вперед рукой. Он знал в лицо купца Караяниди, и старого капитана Борисова, и контрабандиста по имени Дурмишхан. А теперь вот смотрел круглой дырочкой глаза на Тошку, и тому казалось, что флюгеру уже невмоготу крутиться, что его протянутая в сторону моря жестяная рука дрожит от усталости. В Старой гавани никому нет дела до того, куда дует ветер, куда показывает флюгер. Мальчишки стреляют в него из рогаток, дожди смыли остатки ярких красок, в которые он был давным-давно одет. Но флюгер все равно крутится и ловит рукой непокорные морские ветры, пахнущие чаем, тростниковым сахаром и крепким ямайским ромом.