Ботинки, полные горячей водкой (сборник)
Шрифт:
Не по-людски это.
И мы дождались, когда гости подошли и встали полукругом – руки в карманах телогреек, телогрейки надеты либо на голое тело, либо на грязную майку. Август был, я же говорю.
Рубчик вытащил из кармана коробок спичек и подошёл к нам, оставив «копейку».
Я знал, зачем он вытаскивает коробок, я уже видел этот номер. Он сейчас будет им тихонько трясти и поглаживать его в своих заскорузлых пальцах, а потом, в какой-то момент, лёгким, не пугающим движением подбросит вверх. Пока стоящий напротив него будет
Рубчик мог бы ещё после этого фокуса поймать коробок, но он не любит дешёвых эффектов.
– Ну что, лобан, созрел? – спросили пришедшие нашего продавца, с напряжённым интересом оглядывая нас и машину Рубчика.
Братик убрал ключи в карман. Рубчик достал спичку и стал её жевать.
– Оглох, что ли, лобан? – спросили белолобого, и тот раскрыл безвольный рот, не в силах издать и звука.
– А что за проблема, парни? – спросил братик миролюбиво.
– Это же не твоя проблема, – ответил ему один из пришедших, но согласия в их рядах не было, и одновременно в разговор вступил второй:
– Ты деньги привёз за тачку? Отдашь их нам. Лобан нам должен.
– Всем, что ли, поровну раздать? – спросил братик наивно.
– Нет, только мне, – ответил один из пятерых.
– Много тебе он должен?
– С-с… Семь штук, – помявшись, уточнили братику.
Отвечавший был рыж, кривоног и, по-видимому, глуп.
Рубчик тихонько тряс коробком и всё пытался заглянуть братику в лицо, чтобы понять: пора или ещё не пора. Братик приметил беспокойство товарища и неприметно кивнул: стой пока, не дёргайся.
– Давайте, парни, всё по справедляку разрешим, – сказал братик пришедшему забрать должок. – Я за лобана говорю, ты – за себя. Годится?
– Лобан сам умеет разговаривать, – не согласился кто-то.
– Но деньги-то пока у меня, – соврал братик. – И сейчас я имею дело с лобаном. Значит, я могу выслушать, что вы ему предъявите, и решить: отдать вам деньги или нет. Ты ведь не против, лобан, если я выслушаю парней?
Белолобый кивнул так сильно, что родинки на его лице едва не осыпались на траву.
– Рисуйте ситуацию, парни, мы слушаем внимательно, – заключил братик.
– Он мою козу задавил, – сразу выпалил рыжий в ответ.
– Реально, – ответил братик, голос его чуть дрогнул от близкой улыбки, но в последний момент он улыбку припрятал. – У тебя коза есть?
– У бабки. – Собеседник братика отвечал быстро, и эта поспешность сразу выдавала его слабость.
– Погибла коза? – спросил братик.
– Нет, нога сломалась.
– Понял, – сказал братик.
Я с трудом сдерживал смех.
– И нога козы стоит семь штук? – спросил братик.
– Семь штук, – повторил за ним рыжий всё так же поспешно.
Братик кивнул и помолчал.
– А теперь ты мне обоснуй, – попросил он. – Отчего это стоит семь штук?
– В смысле? – тряхнул грязным
– Почему твоя предъява тянет на семь штук? Кто так решил? Ты так решил?
– Я… – уже медленнее отвечали братику.
– А почему семь? Почему не пять? Почему не девять тысяч? А? Почему не шесть тысяч триста сорок один рубль двадцать копеек?
Братик умел искренне раздражаться от человеческой глупости и смотреть при этом бешеными глазами.
– Ты не знаешь, что любую предъяву надо обосновать? – спрашивал он. – Тебе никто этого не говорил? А? Или ты не знаешь, что бывает за необоснованные предъявы?
– Почему я должен обосновать? – ответили братику, и тут братик наконец засмеялся.
– Мне нечего тебе сказать больше, – сказал он с дистиллированным пацанским презрением.
В рядах наших гостей произошло странное движение, будто каждый из них искал себе опору в соседе, а сосед тем временем сам чувствовал некую шаткость. Разговаривать им, видимо, расхотелось; время для начала драки показалось потерянным, и уходить молча было совсем западло.
– Лобан, мы потом к тебе зайдём, – как мог спас кто-то из них отступление.
И они ушли.
Братик сразу забыл о них, лишь спросил спустя минуту:
– А ты зачем козу задавил, лобан?
– Так у меня тормоза не работают… – Белолобый хотел было сопроводить рассказ подробностями, но братик его уже не слушал.
– Понял, Рубчик? – обратился он к товарищу. – Поедем медленно, двадцать кэмэ в час. А лучше – десять.
– Базара нет, – ответил Рубчик, прилаживая трос.
Братик уселся в «копейку», я прыгнул к нему на переднее сиденье, мы тронулись.
Белолобый провожал нас, стоя у порога, растроганный и благодарный. Мы посигналили ему напоследок. Он, кажется, хотел махнуть нам рукой, но рука сжимала в кармане деньги, и поэтому белолобый лишь дрогнул плечом.
Дорога к трассе шла вверх, и Рубчик бодро тянул нас по августовской пыли. Трос был натянут, как жила; с дороги шумно, но медленно разбегались гуси и тихо, но поспешно – куры.
Вырулив на трассу, Рубчик сразу вдарил по газам, и «копейка» загрохотала, рискуя осыпаться. Братик стукнул раздражённым кулаком по сигналу, чтобы дать товарищу понять его неправоту, но ещё семь минут назад подававшая голос машина на этот раз смолчала. Сигнал больше не работал.
– Рубчик! – заорал братик, мигая фарами «копейки», но его, естественно, никто не слышал и не видел.
Братик попытался левой рукой приоткрыть окно, но ручка крутилась вхолостую: стекло не опускалось.
Тем временем я, в ужасе глядя на провисающий трос и несущуюся перед нами машину, которую мы ежесекундно рисковали настигнуть, набирал номер Рубчика на мобиле. Пальцы прыгали и не попадали в кнопки. Спустя минуту всё-таки дозвонился. Братик выхватил у меня телефон и стремительно сообщил Рубчику ряд назревших возражений.