Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион

Шерфиг Ганс

Против высказываний прокурора выступил адвокат Гуль, который в качестве читателя направил письмо в газету «Дагбладет». По его мнению, тот факт, что прокурор называет убийцей человека еще до того, как суд разобрал его дело, сам по себе недопустим и находится в противоречии с чувством справедливости. Подобный случай не мог бы произойти в Англии, которая считается образцом в области законоведения. Никто не может быть причислен к виновным, пока его вину не признает суд. Только тогда убийцу можно назвать убийцей, когда он осужден по суду. Если прокурор Кобольд самовольно заранее объявил об исходе дела, то это не что иное, как вмешательство в круг обязанностей судьи и суда присяжных. Еще доктор Сэмюэл Джонсон сказал своему другу Босуэлу [59] :

«Вы не знаете, хорошее это дело или плохое, пока судья не решит его!» Адвокат Гуль сослался на весьма яркий пример: одного английского журналиста приговорили к тюремному заключению только за то, что он еще до того, как суд вынес свое решение, назвал «убийцей, орудующим с помощью кислоты», одного джентльмена, который умертвил нескольких знакомых ему женщин (их тела он подверг химическому разложению, опустив в ванну с кислотой). Вот как осторожно поступают в Англии, когда дело касается доброго имени обвиняемого и его репутации; здесь, в этой стране, подобной традиции, к сожалению, не существует, но следовало бы все же порекомендовать прокурору быть более сдержанным, пока по делу еще не вынесено решение. Что касается самого адвоката Гуля, то он нисколько не убежден в том, что лектор Карелиус совершил двойное убийство, хотя сам он, Гуль, всегда руководствовался указанием известного британского судьи лорда Элдена: «Адвокат отдает свои усилия каждому, себя самого — никому. Исход дела ему безразличен. Только суд правомочен вынести решение». Было бы желательно, чтобы прокурор Кобольд последовал этому прекрасному британскому совету.

59

Сэмюэл Джонсон (1709–1784) — крупный английский филолог, литературовед ииздатель. Джеймс Босуэл (1740–1795) — английский писатель, автор монографии о Сэмюэле Джонсоне. — Прим. перев.

В связи с этим «письмом читателя» многие газеты поместили редакционные комментарии, в которых высказали свое восхищение перед британским судопроизводством, а также пожелания, чтобы и здесь, в этой стране, поучились у британцев. Редактор Скаут из газеты «Эдюкейшн» отстаивал в передовице свое предложение — ввести для судебных заседаний нарядные английские белые парики, которые придадут судьям больше достоинства, а суду — больший авторитет, и вообще Скаут советовал как можно точнее согласовать обычаи страны с британскими традициями, которые в любой момент должны служить примером и целью. Заслуживает внимания, по его мнению, и другая сторона вопроса: такая достопримечательность, как нарядные парики, будет также способствовать развитию туризма и таким образом косвенно повлияет на приток в страну долларов.

А пока велась эта дискуссия, лектор Карелиус снова был приговорен к тюремному заключению на четырнадцать дней, и тем же самым судьей, которому юристы дали прозвище «Эллен — восемь недель».

На судебном заседании обсуждался, между прочим, вопрос о том, чтобы своевременно начать наблюдение за психическим состоянием обвиняемого, поскольку в его поступках, как это явствует из рапорта полиции, были замечены большие странности. В своем решении судья исходил не только из неспровоцированного нападения на мирных полицейских надзирателей в тихое воскресное утро, но также из удивительной склонности обвиняемого носить на себе различное оружие и, наконец, из весьма странного пристрастия к дамским велосипедам, что способно привести к самым далеко идущим выводам в наше время, когда психоанализ стал достоянием каждого.

Адвокат Гуль заявил протест против намерения провести обследование психического состояния больного, но суд все же принял соответствующее постановление. Оно сразу же было опротестовано в суде средней инстанции, который, следуя укоренившемуся обычаю, утвердил решение. Вот почему лектор Карелиус был переведен из своей камеры в Южной тюрьме — к которой он уже успел привязаться — в более темную и неудобную камеру Городской тюрьмы, построенной лет сто назад в центре города. Главный врач этой тюрьмы, психиатр доктор

Мориц, занимался здесь поразительными вещами.

Все прочие врачи считали, что главный врач полиции Мориц — попросту ненормальный. Его карьера была примечательна тем, что у него вечно возникали всякие скандалы и конфликты; в гражданских госпиталях его увольняли с работы, потому что ни врачи, ни члены областного самоуправления, ни пациенты не могли примириться с его эксцентрической натурой. Зато он прочно стал на якорь, когда сделался главным врачом полиции, так как заключенные обычно лишены возможности обратиться к другому врачу, если бы даже пожелали.

Прошло, однако, много времени, пока лектору Карелиусу представился случай встретиться с этим интересным ученым. После четырнадцати безрадостных дней, проведенных им в старой Городской тюрьме, он снова был вызван к судье, который потребовал для него тюремного заключения еще на четырнадцать дней, и это требование было удовлетворено. Правда, судья объявил, что суд ожидает от Карелиуса, чтобы он в течение этого срока добился приема у тюремного врача.

Вряд ли кто станет пренебрегать пожеланиями суда; поэтому на тринадцатый день лектору Карелиусу устроили очную ставку с застенчивым молодым человеком в белом халате. Доктор со всех сторон ощупал его тело, постучал молоточком под коленными чашечками, пощекотал ему подошвы резчиком для теста, так что лектор не мог удержаться от смеха, обмерил его самые сокровенные места и, наконец, предложил ему написать воспоминания о своей жизни.

На следующий день судья очень охотно продлял Карелиусу срок тюремного заключения, дабы эти исследования могли осуществиться.

Уже стояла осень на дворе, без конца лил дождь.

Газеты писали, что люди не запомнят таких обильных дождей, — наверное, это связано с атомными испытаниями и летающими блюдцами. Погода была совсем не подходящей для обещанной детям поездки в лес. Лектор Карелиус слышал, как дождь хлещет в кровельный желоб, который выдается над стенами, но он ничего этого не видел, потому что вокруг его маленького окошка были набиты жестяные щиты. Здесь, внутри камеры, было тепло и сухо, а на улице в такую погоду люди промачивали себе ноги.

Иногда лектора водили в большую светлую комнату, где стояли стулья и небольшой круглый стол; молодой и приветливый врач пытался пробудить в лекторе доверие и добиться искренности.

— Вы совершенно не должны меня бояться! — сказал стеснительный молодой человек.

— А я вовсе и не боюсь, — дружелюбно ответил Карелиус.

Между ними на круглом столе стояла маленькая коричневая пепельница из бакелита; лектор не мог знать, что она вовсе не предназначалась для пепла, а попросту была микрофоном, при помощи которого на пленке записывалось все, что он поверял молодому врачу о своих детских переживаниях.

Лектор охотно рассказывал о своем детстве и долгих годах, проведенных им в школе. Когда чуть не сорок лет посещаешь школу, то в памяти поневоле накапливается целая куча забавных школьных историй, которые хочется рассказать, и поэтому приятно встретить человека, который их еще не слышал. Молодой врач с интересом выслушивал рассказ лектора; вопросы, которые он задавал, свидетельствовали, что этот интерес неподдельный. Вообще лектор Карелиус нашел, что врач — очень симпатичный человек. Разговоры эти развлекали и подбадривали Карелиуса в неприятный период его жизни. Он ведь не мог знать, что все рассказанное им зафиксировано на магнитофоне и будет использовано впоследствии против него.

Дни шли, дождь по-прежнему лил не переставая, вечером рано темнело, а по утрам поздно светало. И вот, наконец, наступил момент, которого лектор Карелиус долго ждал, веря, что он непременно должен наступить. Когда он явился в суд, судья отказался продлить ему тюремное заключение.

Ведь именно так и должно обстоять дело в стране, где осуществляется демократия, где благие и целесообразные мероприятия охраняют права отдельной личности, почему эта демократия и должна считаться наилучшей из всех остальных. Преподаватель науки об обществе не без гордости видел, как воплощаются в жизнь те самые блага, о которых он из года в год в течение многих лет терпеливо твердил школьникам.