Боярин. Князь Рязанский. Книга 1
Шрифт:
Свиснув в свой свисток подмогу, я направился к каравану.
Увидев меня, бабий вой сперва затих, а потом возобновился с новой силой. Я подошедши, тихо спросил:
— Кто старшой в поезде?
— Ну я, старшой… — Шагнул вперёд старик в тулупе и треухе.
— И я старшой в той крепости. Коли бабы не перестанут орать, скажу стрельцам развернуть вас взад. И отправить туды, откель вы шли. Хош проверить моё слово, иль поверишь?
— Верю… Чего там… Мужики заткните баб.
Мужики разбежались по возам и всё стихло быстро.
— Сказываю всем! — Крикнул я. — Вперёд дороги нет. Здесь мы строим новый большой город. Крепость защищают уже пятьсот воев с пищалями. Завтра приедут из Москвы еще столько же. Строим дома за казенный кошт всем жителям города. Кажный свободный житель на пять лет освобождается от подати. После пяти лет — десятина. Казённые крестьяне получают землю, семена и инструменты, урожай на прокорм и казенную плату. Все прошлые долги казённым людям прощаются.
Прямо сейчас вас ждёт теплое жилье и горячая еда. Хотите — сворачивайте в крепость. Но вперёд дороги нет. — Повторил я то, с чего начал.
Я говорил громко, четко и не торопясь. Даже несколько протяжно. Потом развернулся и пошёл назад к крепости.
— Стой! Стой! — Крикнул «старшой», — а поговорить?
— С коровой со своей будешь разговаривать, — сказал я, но никто не услышал.
Поднявшись на взгорок, я обернулся, и увидел, как караван заворачивает к крепости.
Подойдя к Григорию, я попросил:
— Гриш, ты прими народ поласковей. Не командуй особо. Разместим их сегодня пока в казарме, а вы раскинете лагерь.
— Да мы и в казарме все уместимся. Там, девки есть? Не видел, Михал Фёдорович?
— Ты про девок мои указания знаш?! А то заставлю всех жениться.
— Естно знаю, Михал Фёдорович, две войны вместе. Да большинство уже женаты, а два раза нельзя… — Рассмеялся он.
— Тады — укорочу уды… — Тоже рассмеялся я. — Как твоя? Не хотела отпускать?
— Еле оторвал у ворот. Я, как сказал: «на долго» — сразу в вой… По лету приедет. Со всеми сопляками. Батяня их привезёт. Там много будут ехать. Здеся лесу стокма не будет, скокма домов ставить надо.
— Из кирпича, Гриня, сделаем. Хоромы вам всем отстроим. С печами белыми, с полом деревянным, с подполом. Нарисуем чертёж нового города, где какой дом стоять будет.
— А горшки смывные, как у тебя, Князь?
— Обязательно Гриня. Это самое главное. И водопровод. А пока, иди, Гриня, арбайтн.
Мы продолжили со Степаном возводить храм. Через некоторое время к нам подошёл «старшой» из вновь прибывших. Подошедши, он крякнул, привлекая моё внимание, снял шапку, и сказал:
— Спаси тебя Бог, Князь Михал Фёдорович. Сказали нам, хто ты тут… на этой земле…
— И кто? — Спросил я усмехаясь.
— Царь и Бог.
Я рассмеялся.
— Человек я, Старик, простой человек… Так что, ты, кончай, сказы сказывать, займитесь делом. Помогайте, чем можете пока.
Левая стена крепости уже была спилена на высоту два метра вся. По другую её строну, на расстоянии пяти метров, вкопана вторая стена и укладывались бревна крыши. Пока решили сделать односкатную. Досок на перекрытие крыши не было. Соломы тоже. По сути, осталось докрыть крышу и доконопатить.
Вот что значит четыреста плотников с инструментом. Я знал, куда и на что шёл. И был готов ко многому. За три года службы бойцы моего десантно-штурмового, сапёрно-строительного батальона только летать не умели. И все были привиты, между прочим от всех известных местных болячек.
Я отдал образцы вакцин моему ведуну Феофану, и он, приручив, и уговорив, по его словам, микробов, делал вакцины литрами. И, кстати, первыми привил своих детей и родственников. Почти все из них были обычными людьми.
Один из его сыновей, знахарь, должен был приехать следующим поездом, и начать медобследование и вакцинацию местных жителей.
— Тебя, Афанасий Никитич, — сказал я «старшому», — пока назначу старостой всех пришлых людишек. Вы откель шли?
— Из Киева. От теда много теперича идет. Наши сродственники ранее прошли на Гомель. Тута их нет.
Мы сидели на лавках в моих замковых «хоромах». Я проводил вечернее совещание.
— Тута мы только вчера явились… Ты, Афанасий Никитич, пошли кого-нибудь в Гомель. Пусть узнают, где твои сродственники стали, как у них складывается, что в городе делается, кто хозяин, пошли ли под руку Москвы, али бунтуют?
— Понятно. В догляд значит?
— В догляд. Коли кто допытываться станет: стражи, князья, — где вы, пусть скажет, что хворых много, тут в крепости на постой стали. Про воев пусть молчит, коль не спросят. А под пытки пусть не идет, а сказывает, как есть. Коли там сродственникам будет худо, пусть сюда вертаются. Но лучше, чем здесь, не будет ни где.
— Степан Ильич, тут зверь в округе есть? — Спросил я «воеводу».
— Как не быть. Есть и кабан, и олень… Токма, оленя бить князья претят. А олень знатный: и большой, и малый. Да и кабан тут, что твой бык. Никого не боится. Совсем рядом они.
— Слышал, Григорий Иванович? У тебя завтра есть возможность отличиться. Заряды особо не тратить. Возьми пятьдесят бойцов. Завтра чтоб кулеш на всех с мясом был. Вечером ещё поезд с нашими прибыть должон. Удивим их кашей с оленятиной! Что сказать хочешь? — Спросил я деда Афанасия, увидя, что он заёрзал, и пару раз «крехтанул» в кулак.
— Да спросить хотел… — Он засмущался. — Оленятиной всех кормить станут, али токма гостей?
— Всех, диду. Каждому — как всем, всем — как каждому. — Произнёс я выдуманный сходу девиз.