Боярин. Князь Рязанский. Книга 1
Шрифт:
— Стрельни простым ядром по кущам.
Гришка передал команду вестовому, и через минуту бахнул выстрел. Тридцатисантиметровое ядро, перелетев реку и флот неприятеля, упало на том берегу, повалив несколько деревьев.
— Эх, картечью бы… — взмолился Григорий.
Кто-то наверху его услышал, и с противоположного берега бахнуло дуплетом. Ядра, долетев до стены, стукнулись об неё, и закопались в песчаном склоне горы.
Крепость дрогнула, но выстояла.
— А!? — Простонал Гришка, глядя мне
— Давай! Но, по тому, кто стрелял. Сделай «недолёт — два».
— Есть командир! Недолёт два по пушкам! Одиночным. — Скомандовал полковник.
— Михал Фёдорович… трубочку бы… — просяще произнёс он.
Я отдал ему оптику, и он весь ушёл во взгляд.
После выстрела наше ядро, не долетев до корабля противника метра два, разорвалось, изрешетив палубу кусочками чугуна, наполнявшего «ядерную бомбу». Лучшего названия не придумал бы никто.
— Ни хрена себе, — вырвалось у Гришки, и он передал мне трубу обратно.
Глянув на кораблик, я увидел кучу шевелящихся тел. Несколько судёнышек помельче, на вёслах подгребали к пострадавшим. Тем временем пришёл вестовой от «бродской» крепости.
— Великий Князь, разрешите обратиться к товарищу полковнику.
Да, у меня в войсках, все были друг-другу товарищи. И это нововведение принялось в войсках легко и естественно.
— Обращайся.
— Товарищ полковник, парламентёры просют старшого. Хочут наместника Царского видеть.
Гришка посмотрел на меня, я кивнул.
— Скокма их?
— Бойких и важных, трое.
— Ведите этих сюда.
Я снова посмотрел на потери нападающих. Примерно половина раненых были тяжёлыми. «Ядерные бомбы» мы делали из прочной керамики, замешивая в глину осколки чугуна. Либо, по более сложной технологии: один керамический пустотелый шар вставляли в мешок с чугунными осколками, и облепляли глиной, которую потом обжигали.
Пока я размышлял о чрезмерной эффективности наших разрывных снарядов, привели парламентёров. Это были трое хорошо одетых молодых крепких мужика. Без сабель, но с портупеями.
— Почему у нас забрали оружие, какие-то босяки, пся крев, — сходу, только поднявшись на смотровую площадку, спросил первый. — Это унижение.
Я вздохнул…
— Слушать его, или сразу дать в рыло, — спросил я себя в слух, глядя на парламентёров.
Это вышло совершенно непроизвольно, и неожиданно даже для меня. Видимо, слишком мне было «влом» вести переговоры.
Все открыли рты. Особенно широко раскрыла рот, только что появившаяся из люка голова Степана.
— Как вы смеете, мы парламентёры…
— Я с вами войны не веду. Для меня вы — бунтари и заговорщики. И место вам на колу. — Я показал на не равновысокий, где-то выступающий острыми пиками, и от того, особо неприятный на вид, частокол крепости.
Все трое, глянув на острые колья,
— А вы, наверное, важные магнаты Великого Литовского Княжества? Пришли московита побеждать? Кто у вас на втором ушкуе был? — Я выделил слово был.
— Князя Гомельские, и ещё… Почему был?
— Каша там, а не князья гомельские. Кровавая каша. — Я показал на реку. — Вы сдаваться будете? — Сказал я лениво, тихонько сморкаясь, в вынутый из рукава куртки белый платок, — или предпочитаете на кол?
— Это не по рыцарски… — Вскричал другой вельможный пан.
— А где вы тут рыцарей видите? Мы — русские. И к врагам своим относимся по-нашенски. Хотим — милуем, а хотим — на кол. Нам плевать на ваши законы рыцарства. У нас свои законы. И в нашем государстве мы живём по ним. А главный закон русского человека — с предателями переговоры не вести.
— Но вы нас позвали…
— Я?! Вас?! Вы сами пришли… — я рассмеялся, Григорий и вестовые тоже, а Степан так «громыхнул» своим басом из люка, что троица подпрыгнула.
— Но мы не знали…
— Мне вас пожалеть? Понять и отпустить?
Они кивнули разом. Мне было смешно, и я прыснул в кулак.
— После смерти тех князей Гомельских, кто наследует Гомель?
— Я, — сказал самый младший из троицы. — Я тоже Гомельский. Михаил. А они… точно… Того… Преставились?
— Похоже на то…
Я посмотрел на молодого, чуть старше меня парня, и вздохнув, дал ему оптику, оставляя на своей руке кожаный ремешок. Многие отбрасывали прицел, впервые глянув в объектив и увидя вдруг приблизившуюся цель.
— Посмотри через трубу на корабль.
Михаил Гомельский, посмотрев, распрямил спину и повёл шеей.
— Оба лежат, накрытые плащами, — повернувшись, сказал он своим напарникам.
Те склонили перед ним головы, и присели, согнув одно колено.
— Вы ещё тут па-де-де станцуйте, — смеясь сказал я. — Гомель не твой. И даже не мой… А его, — я показал пальцем на северо-восток.
— Кого? — Спросил Михаил Гомельский.
— Царя Российского, — дурья твоя башка. Товарищ полковник, шмальните-ка ещё пару раз такими же зарядами. Чтобы флаг белый на тех корытах подняли.
— Не надо, прошу вас, сударь, — взял меня за руку Гомельский. — Мы сдаёмся.
— Григорий Иванович! У вас заготовлен акт капитуляции?
— Так точно, Великий Князь! — Сказал полковник.
— Давайте.
Григорий раскрыл свой планшет, и достал кожаную папку с двумя листами пергамента с одинаковым, отпечатанным типографским текстом, с пробелами на местах с названиями городов и имен, подписавшихся от сдающейся стороны.
— Читайте… — Сказал я.
Гомельский читал и менялся в лице. Потом обернулся к своим приятелям по несчастью и сказал: