Боярин. Князь Рязанский. Книга 1
Шрифт:
— Слышал. Так себе и масло, и ягода. Но под виноградный дух… не плохо идёт. Не распробовал токма, плесни ещё, — сказал он, обращаясь к вестовому.
Мастер снова вопросительно посмотрел на меня.
— Ты пить — пей, но работу на сегодня кончай. Не гоже дурной пример показывать людишкам, да и браку наделаешь…
Выпили ещё по одному.
— Добрый напиток, — сказал Царь. — Мягко идёт. Где ж стокма вина делают, что его на дух переводят?
— У франков, Батюшка. А вот мой попробуй…
Вестовой налил из другой бутыли.
Все понюхали и выпили.
— Тоже
— Из плохих вин германских. Перегоняем в кубе, и в бочки. Этот только год постоял. Чем дольше постоит в бочке, тем вкуснее.
— А! — Воскликнул тесть. — Так вот зачем ты скупил через меня всё плохое вино в Германии. На много лет вперёд подписал контракты. Обошёл тестя, паршивец, — завистливо сказал он.
Я показал им склады коньяка и конфетную фабрику, на которой сейчас выпускали два вида конфет: молочную тянучку и «коровку». Обёртки в этом мире не было и конфеты висели гирляндами, как тонкая колбаса. Так и продавались на рынке Минска. Очень удобно получилось. И практично, и гигиенично.
И производство было упрощено до предела. Масса заливалась в тонкую «оболочку» для колбасы, перевязывалась, и варилась. Процесс начинки мясных колбас моим цеховикам был известен и понятен. А тут — конфетные… Никакой разницы.
А рецепт конфетной «массы» дал им я. Конфеты получались на удивление вкусные, и на рынках раскупались быстро. Сейчас в цеху осваивали цветную печать на оболочке. Доходы от конфет в эту зиму были основным источником пополнения городской казны.
— Вот, Государь, — говорил я, когда мы вышли из конфетного цеха, жуя тянучки, — в городе все людишки заняты производительным трудом. Либо в казенных цехах, либо в моих. С нового сева даже свободные пахари общинники, ушли в казённые. Так надёжи больше и всё организованно лучше.
— Утомил ты нас своими подвигами, Михал Фёдорович, надо бы отобедать, да отдохнуть.
— У нас ещё свинофермы и колбасная фабрика… Смотреть будем?
Тесть взялся за голову.
— И это он за год успел? — Спросил он Царя.
— В ту зиму приехал, а стокма делов наворотил…
— А что сидеть-то? Командовать — не брёвна таскать. Людишки есть, задумки есть, гроши есть.
— Не скажи, не скажи… — почесав бороду протянул тесть, и улыбнулся. — Ох, не прогадал я… взяв такого зятя… — и он подал мне свою ладонь.
— Так и я не в прогаре с тестем… — засмеялся я, пожимая ему руку. — Да и жинка — огонь!
Я рассказал, как получил от неё «под дых». Мужики стали громко ржать. Ивана ломало аж до земли. А тесть, довольно зардевшись, сказал:
— Она такая… Вся в меня…
Царь, царевич и тесть с тёщей прогостили до конца марта, до ледохода. Остальные родичи разъехались. Съедено и выпито за казённый счёт было немало. Но я организовывал им охоту и рыбалку, так что, часть потраченного, я компенсировал руками гостей. На вскрытых ото льда и прикормленных участках за плотиной стала ловиться щука. Мои умелицы с льнопрядильной фабрики наплели из шёлковой нити лески, а умельцы изготовили по моим чертежам простые катушки для спиннинга.
На прикормку шла плотва, а за плотвой
Иван тоже вытащил одну. Забрасывал я сам, чтобы не отвлекаться потом на распутывание «бороды», а выуживал Царевич. Удилища я укрепил тонкими гибкими стальными прутами, и они, хоть и были тяжеловаты, но от веса рыбы не сломались.
Василий Васильевич ловил по старинке на поставки, и зацепил хорошего сома. С вытягиванием десятикилограммового чудовища канителились долго. Благо, нам удалось поддеть сома двумя баграми с подогнанной под плотину лодки.
Посмотрев взлом Сожа и начавшийся ледоход, мои гости засобирались домой. Новые родственники возвращались в Данциг, Царь и Царевич в Москву. Мы с женой поехали их провожать. Попрощавшись с царским семейством в Минске, мы с моим новым семейством поехали дальше, и так доехали до Данцига, где я свою любимую оставил на попечение матушки, а сам, вместе с тестем, отбыл в Прагу, сначала морем, а потом по рекам Лабе и Влтаве.
Шли на вёртком, почти круглом, но очень вместительном, купеческом двухмачтовом судёнышке. Шли в караване восьми судов. Мы везли пиленный лес, поташ, а также, пушнину и русский речной жемчуг. Полыни, особенно «чернобыльника», предпочитающего влажную почву, рядом с Лоевым было много, с него поташ и жгли.
Эта полынь была не горькой, и добавленный в тяжёлое медовое пряничное тесто поташ, делал пряники нежными и рассыпчатыми. Поташ на Руси использовалась повсеместно, и я ничего нового в технологию пряничного дела не принёс, кроме использования пряничных форм и туннельных жарочных печей. Противни с пряниками перемещались в туннели печи, по принципу печей для обжига кирпича, только жар в таких печах шёл сверху. И не было сушильных камер.
Глава четырнадцатая
До устья Эльбы добрались без происшествий. Все купеческие суда были вооружены пушками, поэтому желающих проверить наш караван на «прочность» не нашлось. Почти весь товар продали с борта в Гамбурге. Поташ повезли в Прагу.
Пришвартовавшись в Праге возле Карлова моста, я быстро нашёл, совсем недалеко от порта, контору негоцианта «Фомин и сыновья».
— Здрав будь, негоциант, — приветствовал я Николая, увидев его стоящим за стойкой, в рабочем фартуке и холщовых налокотниках, что-то высчитывающим на счётах. — Совсем погряз в торговой рутине?
— О! Михал Фёдорович! — Воскликнул он радостно. — Да нет, втянулся уже… Даже нравится. Наш товар бойко уходит.
— Читал отчёт за лето. Добре дело ладится.
— Поташ привезли?
— Привезли. А ты… сговорился о встрече?
— Сговорился!
Николай вышел из-за стойки, и мы невольно обнялись. Его порыв, вызванный постоянным напряжением «нелегала» и резидента, был мне понятен. Наши отношения, давно стали доверительными. Мы по духу с ним были похожи, поэтому, постепенно, сближались. Я с интересом читал его отчёты, как торговые, так и информационно-аналитические, легко вникая в их суть.