Боярская честь
Шрифт:
Я взялся за лопату. И в самом деле здесь душно, воздух спёртый.
Я копал и копал, загружая землю в мешок. Когда почувствовал, что силы на исходе, вылез наружу. Ветерок приятно овевал разгорячённое лицо. Какая благодать — вдохнуть свежего воздуха. Вот ведь — дышишь, и не чувствуешь, как это славно.
Мы передохнули, затем в колодец полез Фёдор. Работали в полную силу, и лишь когда солнце коснулось горизонта, я крикнул Феде:
— Всё, вылезай, прихвати фонарь и лопату.
Федька вылез взмыленный, мокрый от пота.
— Хорошую баню ты мне устроил, боярин.
Эх,
— Ты чего смеёшься, боярин? Думаешь — как боярин, так чище меня?
Мы оседлали отдохнувших коней и поехали домой. По дороге умылись во встреченном ручье тёплой, нагретой солнцем водой. А одежду теперь только стирать, столько пыли не выбьешь. Надо будет завтра сменную одежду, что похуже, взять.
С утра все мышцы ныли с непривычки. Одно дело — в седле сидеть и саблей махать, и совсем иное — копать с утра до вечера, как Стаханов.
Мы плотно поели, выехали.
У колодца я переоделся, а Федька остался в исподнем.
— Не могу в одёже, боярин, душно.
Снова два часа каторжной работы, потом перерыв. Федька упал в траву, а я сидел рядом и думал — там ли мы копаем, не ошибся ли я? Не пустышку ли тяну? Столько труда может насмарку пойти.
После перерыва вниз спустился я. Колодец стал заметно глубже, и поднимать мешок с землёй стало труднее, впрочем, как и дышать.
Через час работы лопата стукнулась о камни. Кладка что ли неровная? Или конец колодца? Может, мы добрались до дна? Если это дно, то вся работа впустую.
Меня охватила такая злость, что я с силой ударил лопатой под камень. Земля провалилась, и из образовавшегося небольшого отверстия потянул сквознячок. Э, нет, работа не впустую. Не бывает сквозняков, если нет тяги, если нет второго выхода.
Я копал и копал, пока обеспокоенный Фёдор не крикнул сверху:
— Боярин, ты там живой?
— Живой, Федька.
Я вылез из колодца — сил копать уже не было. Да и солнце клонится к закату. Я и не заметил, как быстро пролетело время и я проработал в колодце почти две смены кряду.
— Всё, Федька, хватит на сегодня — сил нет, да и баня нас ждёт.
— Как скажешь, боярин.
Но по голосу чувствовалось — рад Федька. Да и то — долбим и копаем — трудно, тяжело, душно.
Пока я не стал говорить Фёдору, что пробился к небольшому отверстию. Велико ли оно и куда ведёт, я не знаю. Может, промоина от грунтовых вод? Завтра я должен докопаться до истины и решить, стоит ли продолжать рыть дальше в этом колодце.
Добравшись до дома, мы помылись в бане, поели и без сил свалились на постели. По-моему, я даже снов не видел.
ГЛАВА XI
А поутру мы уже снова были у колодца. Я полез первым и стал быстро копать, расширяя маленькое отверстие. По мере работы оно становилось всё больше и больше. Я уже видел, что это боковое ответвление, и оно тоже выложено камнем.
Наконец, ближе к полудню боковой ход был освобождён от земли. Сам ход невелик по размерам — идти можно было только
Всё-таки я отважился — взял в руку масляный фонарь и полез по ходу. Через пару метров одумался, вспомнил о подземном ходе, что вёл в Нижегородский кремль. Нет ли и здесь ловушек для наивных и неосторожных?
Я попятился задом — развернуться не было никакой возможности.
— Эй, Федька! — Поднял я лицо кверху.
— Чего, боярин?
— Срежь мне палку длиной в сажень.
— Сей момент.
Федька исчез, и вскоре сбросил мне сучковатую, но прямую и прочную палку.
Я снова двинулся вперёд, палкой простукивая перед собой стены, пол и потолок подземного хода. Продвигался медленно. Не хотелось бы упасть на врытые колья в волчьей яме.
Ход был узок, невысок, но прямой, без поворотов. Никаких ловушек пока не было, и метров через десять я упёрся в небольшую дубовую дверь. Заперта? Не ждет ли за ней хитроумная ловушка?
Я палкой толкнул дверь, та скрипнула на петлях и едва приоткрылась. Я ткнул сильнее — дверь от удара распахнулась, громыхнуло железо, и в тусклом свете масляного фонаря блеснул меч. Волосы на голове от ужаса встали дыбом, я покрылся липким потом. Не зря я всё-таки палку взял.
Я вытянул руку с фонарём, подсветил. На полу валялись проржавевшие латы от полного рыцарского доспеха — панцирь, латная юбка, шлем с забралом, наручи, наплечники. В железных рукавицах — рукоять меча, а само лезвие от старости отскочило и лежало в стороне. Я с облегчением выдохнул — оказалось, всё это время я не дышал, вытер рукавом пот со лба, да только ещё больше вымазался грязью.
Я пролез через небольшую дверь в темное пространство, ногой отбросил рыцарские латы. Странно — как он сюда попал, этот рыцарь? И доспехи ведь не наши — явно немецкие, они такие носили. Русские витязи имели другую броню.
Я поднял светильник над головой, осмотрелся. Узкая камера с невысоким потолком, больше похожая на склеп. Кроме двери, через которую я прошёл, виднелись ещё три. Похоже, я попал в подземную «прихожую».
Наугад выбрав среднюю дверь, я потянул потускневшую бронзовую ручку на себя и отскочил в сторону. Не дай Бог — ещё сюрприз. Второго рыцаря в латах я не переживу — этот напугал до смерти, чучело огородное.
Ничего не произошло, за дверью был ещё один ход, оттуда тянуло могильным холодом. Нет, пока не полезу — посмотрю, что за другими дверьми.
Я потянул ещё одну ручку. Дверь легко открылась, как будто её вчера смазали — даже не скрипнула. Я посветил. В центре небольшого отсека, также выложенного камнем, стоял стол, а на стуле перед ним сидел скелет в ветхой одежде. Череп с клоками седых волос лежал на столе, на скрещенных руках. Из спины торчал стилет. Явно не сам умер — помогли.
Становилось всё занятнее — рыцарь в латах, стилет в спине у мертвеца… Не применяют стилеты у нас, заморское это оружие. Стилет имеет узкое, клинообразное лезвие о трёх или четырёх гранях. Им невозможно нарезать хлеб, срубить сучок — это оружие убийц. Пользоваться им любили в Испании и Франции.