Боярыня Матвеева
Шрифт:
Он послал своего слугу к Мелентию и приказал ему придти во дворец вместе с женой. Мелентий всё понял и в назначенный день объявил себя больным. Не спрашивайте, почему он не сбежал – я не знаю. Царь тоже всё понял и послал к Мелентию доверенного опричника. После этого Мелентий уже ничем не болел, потому что умер, а Василису привели к царю. Вроде бы он даже с ней венчался, но венчание было незаконным – церковь допускает только три брака, иногда разрешает четвёртый, но пятый – это уже совсем нельзя. Хотя, возможно, венчания и не было, они просто жили вместе.
Слушательницы содрогнулись.
– Но боярин Пушкин утверждает, что ничего такого не было, и Василиса Мелентьева умерла естественным образом, от болезни. Ещё он утверждает, что эта бедная женщина, даже не дворянка, не принесла царю никакого видимого приданного – ни денег, ни земель – но принесла ему в приданное удачу. В то время, когда царь был женат на Василисе, ему необыкновенно везло – и на войне, и в делах внутри государства, и даже освоение Сибири началось как раз тогда. Когда же царица-простолюдинка умерла, удача в Ливонской войне отвернулась от нас, и мы потеряли Ивангород, Копорье, Велиж.
У Василисы не было детей от Ивана Васильевича, но были дети от мужа – сын и дочь. Иван Васильевич пожаловал своим пасынку и падчерице обширную вотчину в полтораста десятин плодородной земли. После смерти матери дети жили в этой вотчине с опекуншей-дворянкой, которая занималась их воспитанием и, к счастью, полюбила как родных. Дворянка эта нашла воспитаннице жениха, или они случайно познакомились – боярин Григорий Гаврилович не говорил, но его отец, Гаврила Пушкин, юноша девятнадцати лет, страстно влюбился в красавицу Марию Мелентьеву. Другие Пушкины стали его осуждать, но Гаврила заявил: если мать была достаточно хороша для царя всея Руси, то дочь должна быть достаточно хороша для простого дворянина.
– Ловко, – засмеялась Флора.
– Брат и сестра полюбовно разделили вотчину, и у Гаврилы с Марией родилось два сына: Григорий и Степан. Григорий Гаврилович милостью нынешнего государя пожалован званием боярина. Он нам и рассказывал эту историю, добавляя, что его мать тоже обладала этим даром – приносить мужу удачу.
Помолчав немного, Матвеев добавил:
– Может, он и преувеличивает. Я потом специально смотрел по книгам – поход Ермака начался позже, уже после смерти Василисы Мелентьевой.
– Всё равно! Даже если он и преувеличивает – какая красивая история!
– А это точно было? – с недоверием спросила Мэри. – Я слышала про царицу Анастасию, про Марию Темрюковну, а вот про Василису – первый раз.
– Точно было.
– Но какой интересный образ, – заметила Флора. – Удача в приданное.
– Награда царю за бескорыстье, – улыбнулась Мэри.
За этими волнующими разговорами не заметили, как наступил вечер. Мэри испугалась:
– Ты доедешь до дома? Дать слугу с фонарём в сопровождающие?
– Доеду. За окном луна.
Гость поблагодарил, заявив, что ему было «очень интересно».
– Это
Мэри взяла свечу и пошла провожать гостя.
– Не обращай внимания на воркотню матушки Флоры, – говорила она уже в сенях. – Это так, для вида. Мы тебе очень благодарны. Очень!
– Ты хочешь меня поблагодарить? – спросил Матвеев. – Поцелуй меня.
– Только поцеловать? – осторожно спросила Мэри.
– Только.
Она поставила свечу на сундук и помедлила. Смущала молодую женщину не столько безнравственность – в невинном поцелуе не видели в ту эпоху ничего ужасного – сколько небольшая тёмно-русая бородка её визави. Муж Мэри умер, не успев обзавестись бородой, да и принадлежал от природы к тому типу мужчин, у которых волосы на лице почти не растут. И ни разу не приходилось ей целоваться с бородачом. Даже дядюшка её, Григорий Петрович, хотя и принял православие, а бороду брил. Она же будет мешать, лезть в рот, неприятно.
Наконец, набравшись храбрости, Мэри подошла вплотную к гостю – они были почти одного роста, осторожно раздвинула пальчиками волосы вокруг губ – неожиданно розовых и нежных – и прикоснулась к ним своими. Ничего страшного не произошло; волосы оказались мягкими и шелковистыми, в рот не лезли, прикосновение их к коже было даже приятно. Молодая женщина прильнула смелее; сени вдруг закружились вокруг неё в сладостном и жутком танце; руки мужчины обвились вокруг её талии, её собственные руки непроизвольно легли на его плечи.
Глава 7
Ваш дед портной, ваш дядя повар,
А вы, вы модный господин, —
Таков об вас народный говор,
И дива нет – не вы один.
Потомку предков благородных,
Увы, никто в моей родне
Не шьет мне даром фраков модных
И не варит обеда мне.
А. С. Пушкин. «Жалоба»
По апрельской раскисшей дороге Мэри ехала с фабрики домой – молодая, весёлая, счастливая, поднимая лицо к небу и сладостно жмурясь. Русские женщины того времени если уж ездили верхом, то на мужском седле и в шляпе с перьями и вуалью, закрывавшей нижнюю часть лица от пыли и загара; цариц сопровождали целые кавалькады таких наездниц, шляпы с перьями Евдокия Стрешнева, сама любительница верховой езды, дарила другой любительнице – своей сестре Федосье.
Мэри Гамильтон Краузе охотно следовала этой моде; однажды сев на дамское седло, она сочла его крайне неудобным и более этого не делала. Дела её шли хорошо, стояла весна, мир радовал глаз свежей зеленью – чего ей не радоваться? Если бы не мокрая дорога – ещё бы и лошадь вскачь пустила.