Боярыня Морозова. Княгиня Елена Глинская
Шрифт:
Ему объяснили.
– Выпусти меня! Ты не смеешь держать меня в неволе! Я – стрелецкий полковник! – кричал Пушкарев.
– А, старый знакомый!.. Что шумишь? – ласково проговорил Аввакум, слегка ударяя по плечу Владимира Пушкарева.
– Отец Аввакум, и ты здесь? – удивился Пушкарев.
Он узнал главу раскола, несмотря на то что не видел его несколько лет.
– Узнал…
– Зачем забывать!
– На том тебе, добрый молодец, спасибо.
– Прикажи, отец Аввакум, меня и моего слугу отсюда выпустить! Меня держат ровно колодника.
– Тебя выпустят, но только с условием.
– С каким? – спросил молодой Пушкарев.
– Ты должен дать клятву, что никому ни словом, ни делом не выдашь нас, не скажешь, что здесь в лесной глуши есть скит и что тебя в нем держали… Даешь клятву?
– Даю.
– Слуга твой должен сделать то же, и с него возьмем мы клятву.
– И он поклянется! – ответил за Власа Пушкарев.
– Если вы измените своей клятве, то оба будете прокляты. Гнев и ярость Божия да поразят вас тогда! Проклятие будет напечатано на челе вашем. Оба вы, как Каин-братоубийца, будете скитаться по земле и не находить себе покоя! – грозно произнес Аввакум.
Говоря эти слова, он был страшен: выпрямился во весь свой рост, выразительные глаза его горели каким-то особым огнем, исхудалые руки поднял кверху, как бы призывая самого Бога в свидетели.
– После всего слышанного из моих уст даешь ли ты клятву? – опять спросил у Пушкарева Аввакум.
– Даю… – тихо ответил стрелецкий полковник.
– И ты даешь? – обратился с вопросом Аввакум к Власу.
– Знамо, даю… Как боярич, так и я…
После этого их обоих вывели за ворота и там завязали им крепко глаза.
– Не думайте снять с глаз повязку, иначе вас убьют! – предостерег Аввакум Владимира Пушкарева и Власа.
Их повели за руки от ворот с завязанными глазами. Вели их несколько времени густым лесом по узкой, извилистой тропинке.
Человек десять раскольников, вооруженных кто чем попало, сопровождали Пушкарева и Власа до самой лесной проезжей
Ни молодой Пушкарев, ни мужик Влас и не думали развязывать себе глаза; они были уверены, что сопротивление и непослушание их погубят.
– Садитесь на землю и сидите смирно! – приказал им кто-то из раскольников.
Пушкарев и его слуга повиновались.
– Прощайте, не забудьте своей клятвы… Мы уйдем, тогда снимете с глаз повязку, – проговорил Пушкареву и Власу тот же раскольник.
Раскольники оставили их. Скоро не слышно стало и шагов.
Власу надоело сидеть с завязанными глазами.
– Боярич, долго ли нам так истуканами сидеть?
– Снимай повязку! – приказал ему Пушкарев.
– Боязно…
– Чего?
– А раскольников. Ишь их какая орава… убьют!
– Они ушли, – проговорил стрелецкий полковник и сорвал с своих глаз повязку. Влас последовал его примеру.
Они осмотрелись.
Кругом была мертвая тишина.
– И то, проклятые, ушли… Ну, боярич, слава богу, вывели нас на дорогу. Эта дорога прямехонько приведет нас в усадьбу, я знаю! – радостным голосом проговорил Влас.
Пушкарев хоть за последнее время и не голодал у раскольников, но все-таки, потрясенный событиями, был слаб и едва мог ходить.
Он шел тихо, задумчиво опустив голову. Аввакум произвел на него сильное впечатление; этот глава раскола мощным своим словом заставляет десятки, нет, сотни людей следовать за собой во имя его идеи. Во имя этой идеи ему приходится страдать. Страдание Аввакума в глазах его последователей дает ему мученический венец. Он еще более возвышается среди толпы мнимых ревнителей благочестия, перед ним благоговеют; его благословение ценят выше всего. Аввакум, до фанатизма преданный старообрядчеству, требует того же и от своих последователей.
Владимир Пушкарев, прощаясь с Аввакумом в скиту, подошел к нему под благословение.
Аввакум, истово благословляя стрелецкого полковника, пристально посмотрел на него и тихим, каким-то особым голосом проговорил:
Конец ознакомительного фрагмента.