Боярышня Евдокия
Шрифт:
— Евпраксия Елизаровна, нельзя отступать, — тихо проговорила она. — Мы же ехали сюда, чтобы вступить в бой.
— Какой бой? Ну что ты такое себе напридумывала?
— Но против нас выступили раньше, — не слушая боярыню, продолжила Дуня.
— Ты что-то не то говоришь, — нахмурилась Кошкина.
— И я не побегу!
— Мы не побежим! — поддержала подругу Мотя.
— Евдокия, Матрёна, давно я вас не порола!
— Евпраксия Елизаровна, ты никогда нас не порола, — засмеялись боярышни, и та не смогла удержаться,
Но очень скоро в опочивальню заглянула ближняя княгини и укорила гостий — в доме горе.
— Скажи, что мы просим прощения. Не от веселья сей смех, а от переживаний. Сейчас чистой водицей ополоснемся и ляжем почивать.
Женщина кивнула и скрылась, а вскоре челядинка принесла водицу. Следом за ней вошла монахиня и вместе с ней они помолились перед сном.
А новый день принёс новые проблемы. Первая проблема ждала у входа в терем: Дунин Гришка выталкивал Гаврилу из коридора, а тот упирался и изо всех сил огрызался.
— Это что же такое? — обиженно возопил Григорий, увидев свою боярышню. — Евдокия Вячеславна, почему отрока поставила караулить, а меня не позвала?
— Э-э, Гришенька, ну чего ты?
Григорий пыхтел, не умея выразить свою боль, что не был рядом с боярышней, когда ей грозила опасность, а тут ещё сопляк возомнил себя охранителем. Вроде бы следовало поблагодарить парня, но сильнее хотелось поучить его уму-разуму! С такими спасателями врагов не надо! И ладно бы каялся, так пролез сторожить боярышню, как будто Гришки нету.
— Я не отрок! — возмутился Гаврила. — Я новик! Меня сам государь сюда отправил.
— Прямо сам? Прямо сюда? — вскипел Гришка, порываясь обхватить наглеца и вынести, как объёмное тряпьё какое-нибудь.
— Быть подле боярышни, — выкрутился парень и приосанился. Выглядел он ну чисто воронёнок, но обаятельный. Дуня с Мотей переглянулись, пряча улыбку, а Кошкина усмехнулась и вяло бросила:
— Подите оба вон, не до вас.
Боярыня величественно проплыла дальше, а Дуня успела сказать:
— Гриша, не гони Гаврилу. Это сын Афанасия Злато. Он боярич и сможет сопровождать меня там, где тебе доступ закрыт. Так что приведи его в порядок, — тут Дуня почесала нос, деликатно показывая, что юноша с дороги и от него пованивает, — да обскажи, как вам ловчее подавать друг другу знаки, коли чего случится. А ты, Гаврила Афанасьевич, объясни про отряд, который Иван Васильевич послал сюда.
Дуня хотела ещё дать указаний, но боярыня уже далеко ушла и пришлось догонять её. Едва успела пристроиться сбоку, когда Евпраксия Елизаровна уже заходила в общую горницу. Новости обрушились на них с порога.
Князь вчера не шутил и собрался съезжать в Литву. Он до вести о смерти брата был серьёзно настроен оставить Новгород, а теперь уж подавно.
— Князь Казимир нам злейший враг, — на прощание молвил. — Мне больно идти против родича, но за свою землю я буду бороться,
(*Михаил Олелькович разовьет бурную деятельность и будет казнен Казимиром)
Княгиня всхлипнула, а Кошкина низко поклонилась князю, как и все присутствующие. Никто не понимал, что Михаил Олелькович задумал, но он был настроен решительно. Потом уже было не до разговоров, начались сборы. Князь уезжал всем двором и уводил свою дружину.
— Мы не можем тут оставаться без князя, — произнесла Евпраксия Елизаровна, оглядывая заставленный телегами с товаром двор.
— Когда уже нашим людям дадут возможность вести торг? — спросила у неё Дуня.
— Разрешение получено, площадка готова, да вот только из-за ночных дождей дорогу к ней размыло. Можно было бы подождать, пока подсохнет, но…
— А если песочка подсыпать? — начала предлагать боярышня. — Площадка от города близко и десятка телег с песком хватит, чтобы рытвины засыпать.
— Это не поможет. Надо мелким камнем ямы заполнять и настилы кидать.
— Хорошо, щебень и настилы… Там же шагов сто! Одним днём управиться можно и…
— Кто платить за это будет?
— Я заплачу, раз такое дело.
— С ума сошла девка! — невесть кому сообщила Кошкина. — В площадку вложилась, а теперь дорогу будешь ровнять? Это ж какие деньжищи! В своем дворе порядок наводить ещё ладно, но не чужую же дорогу латать!
Боярыня прошлась по горнице, с тоской посмотрела куда-то вдаль, и подумав, произнесла:
— Я сейчас же поеду и поговорю с посадниками, чтобы дорогу привели в порядок. Это их обязанность.
Боярышни встрепенулись, собираясь последовать за ней.
— А вы останьтесь, успокойте наших людей. Торг не завтра, так послезавтра начнём. Если дорогу не приведут в порядок, то прямо сюда народ созовем!
— Правильно, Евпраксия Елизаровна! Как мыто брать, то вперёд лошади бегут, а как помочь, так моя хата с краю!
— Дуня, где ты таких слов нахваталась?
Боярышня вскинулась, хотела сказать, что не о том они говорят. Точнее, говорят о важном, но не обсудили противодействие дурным слухам и попытку убийства.
А ведь надо реагировать!
Надо хотя бы начать поиски неприметного человека! Но как? Или сразу взяться за старосту? Призвать его к ответу.
Дуня попыталась представить, как пытается обвинить Селифонтова и сразу же поняла, что её же выставят в дурном свете. Скажут, клевещет на честного гражданина, а единственного свидетеля в поруб кинут, сказав, что он вину от себя отводит.
Да и смысл огрызаться на старосту, если есть уверенность, что все неприятности идут от Борецкой. А если ситуацию рассматривать в целом, то Борецкая — всего лишь колоритная ширма для группы дельцов, живущих на два дома, а всю пролитовскую партию в свою очередь дёргает за ниточки Олехно Судимонтович.