Бойцовский Клуб

Паланик Чак

В сравнении с этим я выгляжу как маленький спокойный центр вселенной.

И вот я, с подбитыми глазами и с засохшей коркой крови на брюках, захожу в контору и говорю всем ПРИВЕТ. ПРИВЕТ! Посмотрите на меня, ПРИВЕТ! Я – полный ДЗЕН. Это – КРОВЬ. Это – НИЧТО. Привет. Ничто не имеет значения, и чувствовать себя ПРОСВЕТЛЕННЫМ – это так КЛЕВО.

Вздох.

Взгляд.

Там за окном. Птица.

Начальник спрашивает, моя ли это кровь.

Птица летит по ветру. Я сочиняю в уме крошку-хайку.

Лишившись

гнезда,

Птица весь мир обретет.

Жить ради жизни.

Я проверяю на пальцах: пять слогов, семь, снова пять.

Ах, кровь, моя ли?

Ага, отвечаю я. Отчасти.

Ответ неправильный.

* * *

Какая, в конце концов, разница. У меня две пары черных брюк, шесть белых рубашек и шесть смен нижнего белья. Необходимый минимум. Я хожу в бойцовский клуб. Чего тут необычного.

– Отправляйся домой, – говорит начальник. – Переоденься.

Я начал задумываться над тем, не являются ли Тайлер и Марла на самом деле одним и тем же лицом. Если не считать того, что они трахаются каждую ночь в комнате Тайлера.

Трахаются.

Трахаются.

Трахаются.

Тайлер и Марла никогда не находятся в одной и той же комнате. Я никогда не видел их вместе.

Ну и что, вы никогда не видели вместе меня и За За Габор, но это ведь не означает, что мы – одно и то же лицо. Просто Тайлер никогда не выходит из комнаты, когда у него в гостях Марла.

Чтобы я мог постирать брюки, Тайлер должен научить меня варить мыло. Тайлер где-то наверху, а на кухне пахнет гвоздикой и паленым волосом. Марла сидит за кухонным столом, прижигает длинной ароматизированной сигаретой себе запястье и называет себя подтиркой для зада.

– Я принимаю свое болезненное гнойное состояние как данность, – говорит Марла, обращаясь к огоньку сигареты.

Марла вкручивает сигарету в белую мякоть своей руки:

– Гори, ведьма, гори!

Тайлер наверху, у меня в комнате, скалится в мое зеркало, изучая свои зубы. Он говорит мне, что устроился на временную работу официантом на банкетах.

– В отеле «Прессман», если есть свободное время по вечерам, – говорит Тайлер. – Такая работа способствует развитию чувства классовой ненависти.

Ладно, говорю я, мне плевать.

– Бабочку выдает администрация, – добавляет Тайлер. – От тебя потребуются только черные брюки и белая рубашка.

Мыло, Тайлер, говорю я. Нам нужно мыло. Я должен постирать брюки.

Я держу ногу Тайлера, пока он делает двести приседаний на одной ноге.

– Чтобы сделать мыло нам потребуется высококачественный жир, – говорит Тайлер.

Тайлер – кладезь ценной информации.

За исключением того времени, когда они трахаются, Марла и Тайлер никогда не находятся в одной комнате вместе.

Когда Тайлер со мной, Марла избегает его. Мне это знакомо. Точно так же вели себя друг с другом мои родители перед тем, как мой отец собрался открыть филиал семьи в другом городе.

Мой отец всегда говорил:

– Женись, прежде чем секс тебе надоест, иначе вообще никогда не женишься.

Моя мать всегда говорила:

– Никогда не покупай вещей с пластмассовой молнией.

За всю свою жизнь мои родители ни разу не сказали чего-то такого, что хочется вышить шелком на своей подушке.

Тайлер сделал сто девяносто восемь приседаний. Сто девяносто девять. Двести.

На нем тренировочные шорты и что-то вроде халата для ванной из рифленой резины.

– Сделай так, чтобы Марла свалила из дома, – говорит Тайлер. – Пошли ее в магазин за банкой щелочи. Только пусть купит щелочь в хлопьях. Ни в коем случае не кристаллическую. В общем, как-нибудь избавься от нее.

Мне шесть лет, и я работаю курьером: доставляю сообщения от отца матери и наоборот. Мои родители не разговаривают друг с другом. Я ненавидел это, когда мне было шесть лет. Я ненавижу это и сейчас.

Тайлер начинает делать «ножницы», а я спускаюсь вниз, говорю Марле про щелочь в хлопьях и даю ей десять долларов и проездной на автобус. Марла по-прежнему сидит за столом и курит сигарету, которая пахнет гвоздикой. Я вынимаю сигарету у нее из пальцев. Нежно и спокойно. Затем посудной тряпкой я стираю ржавые пятна на руке Марлы там, где пузыри от ожогов начали кровоточить. Затем я вдеваю поочередно ее ступни в туфли на высоком каблуке.

Марла смотрит, как я изображаю принца из «Золушки», и говорит:

– Я решилась зайти. Думала, дома никого нет, а дверь у тебя все равно не запирается.

Я молчу в ответ.

– Знаешь, – говорит Марла, – презерватив – это хрустальный башмачок нашего поколения. Надеваешь его при встрече с незнакомцем, танцуешь до утра, а затем выбрасываешь в мусор. В смысле, презерватив, а не незнакомца.

Я не разговариваю с Марлой. Она может чесать языком в группах поддержки и с Тайлером, но со мной подружиться ей не удастся.

– Я прождала тебя здесь все утро.

Пепел ли ветер

Принес или снежинки -

Камню нет дела.

Марла встает из-за кухонного стола. На ней голубое платье с короткими рукавами из какого-то блестящего материала. Марла задирает подол, так что я вижу швы на изнанке платья. На Марле нет нижнего белья. Она подмигивает мне.

– Я хотела показать тебе мое новое платье, – говорит Марла. – Это свадебное платье ручной работы. Тебе нравится? Я купила его у старьевщика за один доллар. Представляешь, кто-то сидел и делал все эти крошечные стежки, чтобы сшить это дрянное, дурацкое платье, – говорит Марла.