Бойцы Сопротивления
Шрифт:
Матрос резко повернул голову и так посмотрел на рыжебородого оратора, что тот начал заикаться. Иван Кузнецов боялся, что матрос съездит ему по шее. Наступила тишина. Казалось, каждый думал о своем.
Снова послышался гул машин. Они, свернув с дороги, резко затормозили и развернулись. Все вышли из барака. Переводчик выскочил из кабины. Его глаза тревожно блестели. Он крикнул: «Остальные, садись!» — и закурил сигарету.
Николай и Ашот, пропустив других пленных, сели почти у самого борта второй машины. Иван Кузнецов с Ружинским и Бородачевым протиснулись к середине. Охраны в кузове не было. Не успели
Машины свернули с шоссе, но скорость не сбавляли и на грунтовой дороге. Справа виднелся мелкий лесок. Первая, а за ней и вторая машина, сбавив скорость, поехали по полю куда-то к оврагу. На снегу виднелась проторенная дорога, словно десятки машин проехали по следу. Из-за спины сидящего не было видно ямы, возле которой стоял гитлеровец. Машина развернулась и затормозила. Послышалась команда. Лейтенант привстал, и теперь все ясно увидел: машины остановились в двадцати метрах от ямы. Она была забита трупами. Вот, значит, что кричал парень: «расстрел… расстрел…» Николай посмотрел на эту яму, потом на пленных. Ашот в страхе прижался к матросу.
Шоферы у машин спокойно покуривали сигареты. Стоящий у ямы молодой офицер, повернувшись лицом к машине, негромко крикнул: «Шнеллер!» Второй офицер спешил к заднему борту. А между ними ходил тощий гестаповец, с припухшими веками и небольшими усиками. Он коротко отдавал какие-то распоряжения. Услышав команду, офицер с карабином быстро открыл задний борт машины. Пожилой вытащил пистолет и на глазах у всех заложил обойму с патронами. Николай посмотрел на Ашота, тот на него. Лейтенант Кузнецов тоже понял, что нужен Николаю, и вместе с Бородачевым протиснулся ближе.
Офицер у борта жестом руки указал на яму, скомандовал: «Тва!» Это, видимо, означало начало операции. Двое военнопленных слезли с машины, один обросший, однорукий, с рыжей бородой, тот самый выступавший в бараке, второй — молодой, хромой красноармеец. Плечи опущены. Чуть впереди шел молодой, за ним, глядя на яму, — бородач. Офицер — сзади с пистолетом. «Их трое, нас много. Смять всех нужно», — подумал Кузнецов и тут увидел, как офицер поднял пистолет и прицелился в идущих к яме. Послышались выстрелы. Оба упали.
«Гады! Зверюги! — Лейтенант весь дрожал. — Что делать?» — думал он.
А пожилой офицер уже снова бежал к машине. Он торопился. И взмахом руки «пригласил» еще двоих. Матрос сжал сучковатую палку и, когда вторая пара подошла к яме, сказал лейтенанту: «Бери палку, а я брошусь на офицера».
Иван понял и молчал кивнул головой. Он зажал палку в кулаке и весь напрягся, словно пружина. Ашот громко шептал:
— Госпиталь, госпиталь… дядя Николай.
Теперь палка в руках Ивана была оружием. Его взгляд был устремлен на плечистого матроса. Николай расправил плечи, стал у борта машины, как у края жизни. Казалось, отсюда он совершит прыжок на свободу или… Лейтенант
— Подожди, — ответил он, — надо будет, скажу.
Гитлеровец подошел, держа в руках винтовку, что-то крикнул и, встав у борта, махнул рукой: «Тва!»
Матрос яростно бросился на немца и вцепился в его оружие. Прикрываясь его телом от выстрела бегущего к машине другого немца, Николай перехватил винтовку. Секунда — и Ашот тоже решился прыгнуть на голову немца. Кузнецов крикнул: «Бей фашиста!» И в тот же миг Ашот с размаху ударил немца палкой по голове. Матрос выстрелил в бегущего офицера. Выстрел был, как сигнал. Все попрыгали из машины. Стоящий у ямы гестаповец начал палить по бегущим из пистолета. Матрос прицелился и снова выстрелил. Немец свалился в ров. Шоферы тоже побежали в поле. Кто-то крикнул:
— Матрос!.. Смотри, бегут! Вот они!
Николай прицелился в левого; выстрел — немец упал. Затем взял правее, но вместо выстрела — щелчок. Патронов больше не было. Ашот, схвативший автомат гитлеровца, дал очередь, но пули не достигли цели.
— Одного не добил! — устало сказал матрос и вынул почему-то затвор.
— Бежать отсюда надо, — сказал лейтенант Николаю.
Они молча посмотрели друг на друга. Матрос взял автомат у Ашота и сказал: — Ну, друзья, теперь мы дважды смертники. Простите, что так получилось. Но Ашот молодец!.. Быть бы нам всем в яме.
— Николай, нужно уходить. Один убежал, значит, на ноги поднимется все гестапо.
Сказав это, лейтенант почему-то теперь только увидел бегущих по полю по два-три человека пленных.
— Хорошо, что вместе на машине были… Порознь бы погибли. Да, дела-то какие, — уже на ходу крикнул Николай.
Ашот еле успевал бежать за ними. Он все выпытывал у матроса, зачем сказали, что везут в госпиталь?
— А что понимать? Так проще. Ухлопать всех — и крышка. Никто не узнал бы, — отвечал матрос. — Только землицей и известкой притрусили бы, аккуратисты.
Все ждали погони. Лейтенант смотрел по сторонам. В автомате еще имелись патроны…
Около крайней хаты стоял дед. Он, видимо, все видел и слышал. Когда пробегали четверо беглецов, он снял свою шапку и отдал ее Николаю {48} . Старик сунул еще что-то завернутое в тряпку и сказал:
— Тут вас искать будут, идите через этот бугорок в дальный лес, переночуйте там и дальше.
Дед еще стоял, словно изваяние, пока они уходили все дальше по пахоте к лесу…
48
Через много лет после войны состоялась встреча Николая Мурашко с дедом. И дед получил в подарок новую шапку от матроса.
Шли пятые сутки. В последнем селе оставили заболевшего Бородачева. Дальше пошли втроем.
Шли, пока хватало сухарей.
Но вот припасы кончились. Трое перешли через замерзшую речку, перелезли через забор и очутились под вечер на кладбище. Все направились на огонек дома — сторожки. Слева от забора проходила дорога.
— Если раздобудем еды, пойдем дальше. Ночевать будем в лесу, — сказал Николай, прихрамывая к вечеру больше обычного.
— Колонна машин идет слева, — сообщил Кузнецов матросу.