Бойня титанов
Шрифт:
Терент позволил своему разуму выскользнуть из ментальных объятий «Полководца», и его природные ощущения взяли верх над потоком информации авточувств титана и систем авгуров. Его тело, не двигавшееся во время управления машиной, одеревенело. Он непроизвольно моргнул и удивился, что лицо способно двигаться. Появилось странное ощущение плоти. Воспоминание о жестком металлическом теле, казавшемся более реальным, чем то, в котором он был рожден, развеялось. Спустя некоторое время после того, как он отключился от БМУ, его связь с «Нунцио Долорес» казалась нереальной, словно сновидения, навеянные медикаментами.
Это было неприятно. Легио Харртека
Харртек сфокусировал взгляд. Надо было выйти из машины раньше, чем она проникнет в него слишком глубоко. Идеальный союз — это прекрасно, но все имеет свою цену. В затылке уже нарастала головная боль. И с каждым разъединением она возникала все быстрее.
Голова заполнилась красным светом битвы. Целла титана в соответствии с его колоссальным телом была довольно большой, но из-за множества систем и оборудования места для экипажа оставалось немного.
На задней стене в нескольких нишах стояли отполированные черепа, и на каждом имелась надпись о том, как он был получен. Любой череп в этой мрачной истории побед представлял уничтоженную машину. При возможности голову забирали у члена экипажа, но, по правде говоря, годился любой череп. Значение имело само его наличие, и неважно, кому он принадлежал раньше, — так говорил апостол Воррджук Краал. Харртек со своего места не мог видеть трофеи, но затылком ощущал их холодные обжигающие взгляды. Скоро к ним присоединится еще один череп. Жалкая награда. Единственная «Гончая». Нечему радоваться.
По крайней мере, решающий удар нанесен его рукой, и в будущем шавки из Восемнадцатой манипулы будут более внимательно прислушиваться к его мудрости.
Удары и скрежет снаружи возвестили о том, что титан окончательно встал на место. Глухой шум причальных шлангов, протянувшихся к задней стенке, и последующий звон защелок стали сигналом к высадке.
— Отключить реактор. Вызвать машиновидцев, — вслух скомандовал Харртек.
Он разорвал связь с воинственной душой «Нунцио Долорес». Без его ярости, постоянно дымящейся в глубине разума, голова должна была бы проясниться, но его собственный гнев, пожалуй, превосходил агрессивность машины. К тому моменту, когда Харртек отстегнул от высокого подбородника тяжелый шлем, принцепс буквально кипел. И сам не до конца сознавал причину гнева.
— Поспать. Поесть, — скомандовал он экипажу, — Спокойных дней не предвидится.
Он погрузил два пальца в сосуд с кровью, стоящий у командного кресла, и провел ими по лицу, отмечая себя знаком недавнего убийства. Потом стряхнул оставшиеся капли на свою команду.
— Честь. Слава. Сегодня вы хорошо потрудились. Если вы чувствуете мой гнев, не бойтесь, его причина — неосторожность Восемнадцатой манипулы.
Члены экипажа отсалютовали, но не произнесли ни слова. Они явно считали, что им повезло. Наказания, накладываемые Харртеком, становились все более суровыми.
По праву старшего Терент первым нырнул головой вперед в гибкую металлическую горловину, потом по узким ступеням спустился мимо реакторного отсека и вышел в тамбур в задней части машины. Двери со скрежетом разошлись, открыв телескопический коридор, соединяющий машину с доком. В проходе навытяжку стоял небольшой эскорт из четырех аугментатиев: произведенные
Среди них с полуулыбкой на лице дожидался Харртека и слуга Кассон. В безупречном мундире. Его без единого пятнышка форма составляла сильный контраст с грязным коридором и выглядела почти оскорблением растрепанному после битвы Теренту. Кассон отсалютовал и протянул господину теплое влажное полотенце. Харртек вырвал его из рук слуги и стер с лица накопившуюся за время боя грязь и копоть. Ткань почернела от масла и пота, покрылась красными разводами от триумфальных мазков.
При ярком свете Харртек выглядел ужасно. Когда-то он был привлекательным мужчиной, но с тех пор сильно изменился. Лицо осунулось. Выступающие скулы так натянули кожу, что казалось, вот-вот вырвутся наружу. Густые черные волосы начали выпадать целыми клочьями. В силу своего тщеславия Терент отказывался сбрить их полностью и стал зачесывать так, чтобы скрыть проплешины. Это никого не могло обмануть, в первую очередь его самого. Вокруг воспаленных глаз темнели багровые тени, почти такого же цвета, как его титан. Лишь глаза остались такими же, как прежде, столь глубокой голубизны, что напоминали лазурит. Он даже не мог вспомнить, сколько женщин хвалили их красоту. Только глаза и остались красивыми.
Он постепенно стал ненавидеть их как напоминание о том, каким он когда-то был. Победа, какой бы великой она ни была, доставляла лишь мимолетное удовольствие. Когда адреналин заканчивался и слава битвы затухала, наступал этот момент: Харртек смотрел в зеркало на свое стареющее лицо, а глаза словно смеялись над ним. Казалось, они говорили, что победа ничего не значит. Он втайне боялся, что они правы, что в обмен на призрачную мощь он отказался от чего-то чрезвычайно ценного.
— Прими поздравления с убийством, мой господин, — произнес Кассон.
Харртек бросил ему полотенце. Парень бывал слишком нахальным. Во всех его словах слышалась доля насмешки. Мрачный голос Терента зазвучал из-под подбородника, закрывающего рот:
— «Гончая». Мелочь. Даже не «Разбойник». Я хочу «Полководца» или «Немезиду». Какая заслуга в уничтожении такой жалкой машины? Мы проиграли, Кассон. Охотники заняли Иридий. Весь этот мир должен был принадлежать нам. Война, длившаяся три года, закончилась в одну неделю. План был хорош, но мы его провалили.
Кассон поклонился.
— Независимо от результата, ты прекрасно проявил себя, мой господин.
— Кое-кто назовет меня трусом, попомни мои слова, — возразил Терент.
— Отступление было единственно возможным шагом.
— Да что ты в этом понимаешь? — угрожающе спросил Харртек.
Кассон снова поклонился. Харртек уставился на слугу. Как давно тот состоит при нем? Он даже не мог точно вспомнить. С операции в мире Баркан? Или раньше? Казалось, что Кассон всегда был поблизости. Замкнутый парень, все время занят каким-то делом, не одним, так другим; а вот отношение к нему остальных дулузов порой беспокоило Харртека — слишком уважительное. Но Кассон был полезен, этого он не мог отрицать.