Бойтесь данайцев

Вальдман Вильям Михайлович

— В ходе прошлой беседы вы, гражданка Калинкина, клеймили позором анонимщиков. Должен ли я понимать это как раскаяние в совершенном вами преступлении?

— Я вас не понимаю! — возмутилась Калинкина.

— Понять меня совсем не сложно: согласно заключению экспертизы все эти письма, — Арслан протянул Калинкиной голубую пачку, — написали вы.

— Я не могу признать себя автором этих писем. Любой грамотный человек скажет вам, что между почерком, которыми они выполнены, и моим нет ничего общего.

— Вы правы, — неожиданно согласился Арслан Курбанович. — Между вашим

обычным почерком и этим почерком действительно нет ничего общего. Но все дело в том, что вы писали левой рукой. Пожалуйста, ознакомьтесь с заключением эксперта.

Калинкина, близоруко щурясь, очень долго изучала заключение. Затем медленно, как-то сразу сникнув, положила его на стол.

Да, она писала. Почему? Да потому, что ее жестоко обидели: раньше она, кроме основной своей работы, получала в школе еще полставки, выполняя обязанности второго завуча. А потом эти полставки передали другому педагогу. Можно подумать, что та будет работать лучше.

— И тогда вы решили облить грязью весь коллектив, встали на путь злостного клеветничества?

— Весь вопрос в том, какое содержание вы вкладываете в понятие «клевета», — огрызнулась Калинкина.

— Я вкладываю в это понятие то же содержание, что и Уголовный кодекс, предусматривающий ответственность за распространение заведомо ложных, позорящих другое лицо измышлений. Или, может, вы считаете, что в ваших анонимках есть правда?

— Есть... немного.

— Правды не может быть немного или много. Правда только одна, — голос следователя был по-прежнему спокоен, только стал немного тверже. — А если ее нет, то есть ложь и клевета на своих товарищей по работе, на советских учителей. Это вам понятно, гражданка Калинкина?

— Но я и не подозревала о том, что мои действия являются уголовно наказуемыми... — пыталась выкрутиться клеветница.

— К счастью, незнание закона не освобождает от ответственности...

— С тобой можно согласиться лишь отчасти, — вздохнул Арслан, оторвавшись от воспоминаний. — Ясно одно! Анонимки пишут потому, что их проверяют. Знай пасквилянт, что его подметное письмо, не читая, бросят в корзину, разве будет он изгаляться? Но диалектика заключается в том, что, во-первых, надо проверять анонимки хотя бы для того, чтобы наказать клеветника, а, во-вторых, мы не можем бросать в корзину письма тех, кто еще не может подняться до высокой гражданственности и открыто разоблачить преступника и вынужден поэтому взывать к справедливости анонимно. Иначе вместе с его письмом в корзину полетит реквием по истине и справедливости. А это, в свою очередь, будет означать, что мы перечеркиваем возможность победы Добра над Злом.

...Вечером по телетайпу пришло сообщение из Самарканда: «Аверченко Вера Никоновна, 1959 года рождения, не замужем, работает калькулятором в столовой, проживает с матерью по адресу: ул. Солнечная, 9. В настоящее время находится в трудовом отпуске. Со слов матери, выехала в неизвестном направлении. Зам. начальника ОУР ГОВД майор Хакимов».

По деланному безразличию, скучающему виду и хитрому прищуру Николая Арслан безошибочно определил:

тот пришел с хорошими известиями. Но виду не подал и спокойно спросил:

— Как поживают безумные идеи?

— Прекрасно, — расплылся в улыбке Соснин и положил перед другом часы.

— Подарок? — недоуменно спросил Арслан.

— Вот именно, — торжествующе ответил Николай.

— Спасибо, но у меня...

— Знаю, знаю. У тебя часы есть. Но это подарок не тебе. Посмотри на обороте.

Арслан взял в руки часы, на задней крышке было выгравировано: «Анатолию Петровичу Гринкевичу в день пятидесятилетия от сослуживцев».

Туйчиев еще раз прочел надпись, повертел часы в руках, внимательно вглядываясь, словно надеясь получить еще какие-то сведения, и, протянув их Соснину, вопросительно посмотрел на него.

— Ваш немой вопрос принял, — Николай взял часы и положил их на стол перед собой. — Спешу удовлетворить возникшее любопытство. Итак, знаком ли вам некто Малов Владимир Александрович, он же — Малков Владимир Александрович, — увидя как Арслан нетерпеливо поморщился, Николай поспешил успокоить его: — Уже скоро... Он же — Панкин Павел Александрович, а короче — Каланча?

— Не имел чести, — ответил Арслан.

— При задержании этого профессионального карманника нашими ребятами у него изъяты эти часы. Думаю, что комментарии излишни.

— Не совсем, — спокойно ответил Арслан. — Если ты имеешь в виду, вернее, связываешь обнаружение часов у преступника с фактом попадания в больницу с сотрясением мозга Гринкевича, то непосредственного отношения к нашему делу усмотреть никак не могу.

— Хочу подчеркнуть прямое отношение и к делу и, главным образом, к версии, которую ты не очень уважительно счел сверхбезумной. — С этими словами Николай извлек из кармана бумажник и протянул его Арслану. — Прежде чем ознакомишься с содержимым, должен предупредить: бумажник также изъят у Каланчи.

Туйчиев раскрыл бумажник и вынул три новеньких водительских удостоверения. Ни в одном из них не имелось фотографий, хотя все реквизиты были заполнены.

— Хамраев Абдулла, — медленно вслух прочел Арслан и, отложив, взял следующий документ. — Сагидуллин Ренат Ибрагимович и, — он раскрыл третье удостоверение, — Ермаков Виктор Степанович. М-да, интересно.

— Посмотри на номер, — предложил Николай.

— Я уже обратил внимание: везде одинаковый и, главное, наш искомый — АБЦ 274051. М-да, интересно, — снова проговорил он. — Где же раздобыл все это Каланча, вернее, кого обчистил? Насколько я понимаю, клиенты ему координаты не оставляют.

— На сей раз ты ошибаешься. Было так. Каланча сел в такси, в котором уже были пассажиры. Двое. Один сидел рядом с водителем, поэтому Каланча уселся сзади. Вот у этого соседа он и вытащил часы и бумажник. Между прочим, интересная деталь: по мнению Каланчи, сидевшие в такси пассажиры знали друг друга. Тот, что сидел впереди, очень торопился и сошел у обувного магазина. Что же касается координат, они известны: Гринкевич Анатолий Петрович.

— Ты хочешь сказать, — в голосе Арслана чувствовалось нескрываемое удивление и одновременно радость, — что...