Божье око (сборник)

Мартин Джордж Р.Р.

Некоторые из хозяев внезапно рассмеялись над женщиной, не скрываясь.

Она обернулась на резкий звук, выпрямила спину, пытаясь притвориться, что она выше этого, сжав тонкие губы, в дурацкой гордости задрав нос. И чистым тихим голосом сказала: .

–  А шли бы вы все…

Тут она рассмеялась и повернулась к Пико, будто только что сказала очень удачную шутку, понятную лишь им двоим.

–  Я бы извинился за наше поведение, - сказал Опера, - но не могу. По крайней мере, боюсь, не могу от всей души.

Пико оглядела его. Десерт доели, люди стояли и пили, разговаривали, продолжая трехмесячный праздник. Некоторые разделись

догола и плавали в зеленом пруду. Это было редкое зрелище, неутомимое, полное счастливых эпизодов, но каких-то неубедительно счастливых. Счастливые звуки были похожи на отработанные. Столетия упражнений, а в результате Пико было грустно и одиноко.

–  Глупый и пустой народ, - сказал Опера.

–  Может быть, - дипломатично ответила она, потом увидела, что к ним идут еще люди. Эти хотя бы с виду вежливы, подумала она. Уважительны. Странно, как доза уважения все сглаживает. Особенно если оно не взаимно - у Пико к ним его ни капли не было.

Один попросил ее что-нибудь рассказать. Не будет ли она так добра?

Пико пожала плечами и спросила:

–  О чем?
– Каждая просьба вызывала у нее мгновенный приступ клаустрофобии, боязни задохнуться под лавиной памяти.
– Может быть, вас интересует какая-то конкретная планета?

–  Синяя!
– тут же ответил Опера.

Синяя- это был газовый гигант, обращающийся вокруг синего солнца. Первая мысль была о Мидж, которая исчезла в темной буре южного полушария, отыскивая источник потока окиси углерода, дававшего дыхание половине планеты. Почти вся остальная планета была по сравнению с ним спокойной. Ровные ветры, сильное солнце. Рядом с местными крупными организмами человеческие города выглядели бы карликами. Их тела были похожи на воздушные шары, они питались солнечной энергией и углеводородами, в своем неспешном метаболизме усваивая окись углерода и другие радикалы. Пико с товарищами много месяцев прожили среди этих живых облаков, ходили по ним, брали образцы и изучали колонии паразитов и симбионтов, выросших на этой плоти.

Она рассказала о восходе солнца на Синей, вспомнила его цвета и поразительную быстроту. Вдруг она поймала себя на том, что рассказывает об одном утре, когда группа высадки была разбужена встряской. Модули были привязаны и закреплены, но они быстро наклонялись. Облако столкнулось с соседним облаком - такого люди еще не видали, - и подмывало залезть в шаттл и улететь. Если до этого дойдет.

–  Видите ли, обычно облака избегают друг друга, - сообщила Пико.
– Сначала мы думали, судя по рычанию и толчкам, что они дерутся. Они производят звуки, проталкивая воздух через глотку, поры и анус. Зрелище потрясающее. Оглушительное. Место столкновения было примерно в трети километра от нашего лагеря, весь мир завертелся, а солнце поднималось, и яркий жаркий свет прорезал органическую дымку…

–  Потрясающе!
– воскликнул кто-то.

–  Невероятно!
– подхватил другой. Опера дотронулся до руки Пико и сказал:

–  Не обращай внимания на них. Продолжай. Остальные посмотрели на Него, услышав что-то в его голосе, и рефлекторно выпрямились.

Пико стала продолжать рассказ. Тайсон был первый, кто понял, догадался и начал хохотать, не говоря ни слова. Все уже были на борту шаттла, готовые к отлету; и тут толчки прекратились и воздух заполнился множеством маленьких синих воздушных шаров. Каждый размером с детский шарик. Облака этих шаров сочились из новых пор, и другие облако ответило густым серым

туманом что-то вроде бабочек. Это что-то летело за шарами, и Тайсон захохотал громче, сильнее, до всхлипов.

–  Не доперли?
– спросил он.
– Эти облака просто трахаются!

Пико изобразила голос Тайсона, захлебывающиеся слова и восторг. И сама засмеялась, едва замечая вежливые смешки слушателей. Не более того. Только Опера наслаждался рассказом. Он снова коснулся ее руки и сказал:

–  Это чудесно, Господи, это прекрасно! Остальные стали расходиться, даже не извиняясь. Что не так?

–  Не обращай внимания, - пояснил Опера.
– Они члены одной новой секты с культом целомудрия. Целомудрие через похоть и так далее.
– Теперь он смеялся над ними.
– У них было слишком много оргий, и вот так они избывают вину, вот и все.

Пико закрыла глаза, вспоминая уже для себя сцену на Синей. Ее она отдавать не собиралась.

–  Трахающиеся облака!
– повторял Опера.
– Это чудесно. И она подумала.

Он говорит чуть похоже на Тайсона. Местами. В чем-то.

Через некоторое время Пико созналась:

–  Я не могу вспомнить лицо твоего отца. Наверняка я его видела, но не могу…

–  Ты его видела, - ответил Опера.
– Он оставил в дневнике запись - о короткой встрече, и я специально изучил все материалы об экспедиции и о тебе. Его записи, твой отчеты. Я сегодня здесь лучше всех подготовлен - кроме тебя, конечно.

Она ничего не сказала, обдумывая эти слова.

Они теперь шли, спускаясь к пруду, и Пико иногда замечала тяжелые взгляды остальных. Они сердились на Оперу? Сердились за то, что он монополизировал ее время? Но она не хотела быть с ними, если правду сказать. Ну их всех к… подумала она и улыбнулась этой тайной грубости.

В пруду уже не было купальщиков, осталось только несколько беспокойных уток и взбаламученная вода. Пико заметила, что многие из празднующих ушли. Куда? Она спросила Оперу, и он ответил:

–  Уже поздно. А многие сейчас спят по десять-двенадцать часов каждую ночь.

–  Так много? Он кивнул.

–  Последнее время стали популярны наведенные сны. А те, кто постарше, иногда и за пятнадцать часов перебирают…

–  Всегда?

Он пожал плечами и улыбнулся.

–  Какая потеря времени!

–  Времени?
– возразил он. Она поняла, что бессмертные могут терять многое, но не время. От этой мысли она поглядела прямо на своего спутника и спросила:

–  Что случилось с твоим отцом?

–  В смысле, как он умер?

Она чуть кивнула, с уважительным, как она надеялась, выражением лица. Но любопытным.

–  Он принял крайне сильный яд, по собственной воле.
– Опера неодобрительно посмотрел - ни на кого конкретно.
– Самоубийство в конце продолжительной депрессий. И постарался, чтобы разум погиб раньше, чем его смогут спасти автодоктора и его собственные слуги.

–  Мне очень жаль.

–  А я не могу себе позволить сожаление, - ответил ой.
– ВидИшь ли, я родился согласно условиям его завещания. На девяносто девять процентов я клон, а один процент генов был переделан согласно его желаниям. Если бы он не убил себя, я бы не существовал. И денег бы его не унаследовал.
– Опера пожал плечами.
– Родители!
– В его голосе было отмеренное презрение.
– У них слишком много над тобой власти, нравится тебе это или нет.