Боже, спаси русских!
Шрифт:
Пьянство – поистине неисчерпаемая тема для шуточек, анекдотов, застольных бесед. Однако это еще и феномен, ставший предметом многочисленных серьезных исследований. Возможны самые неожиданные интерпретации темы «Россия и алкоголь». Итак, пьянство – это... И национальное бедствие. И философская позиция. И миф, выдуманный недругами. Каждый выбирает версию по своему вкусу...
Церковь и медики бьют тревогу и предупреждают о катастрофических последствиях народного увлечения алкоголем. Ряд исследователей с завидным оптимизмом уверяет, что никакой катастрофы нет и нечего нагнетать панику. Другие скрепя сердце признают, что проблема все-таки имеется, но добавляют, что она появилась совсем недавно, и вообще, все не так страшно, американцы пьют больше. Как бы там ни было, образ
Взгляд со стороны
Видимо, князь Владимир пошутил, когда обронил ставшую крылатой фразу: «Руси веселие есть пити, не можем без того быти». В таких выражениях князь отказывался от принятия ислама как государственной религии. Древняя Русь пила слабоалкогольные напитки – мед и пиво – и, по мнению большинства историков, проблемы пьянства не знала. Нет, конечно, случались эксцессы (даже битвы, проигранные из-за пьянства), но это скорее исключения, нежели общая тенденция.
В XIV веке на Русь впервые завезли виноградный спирт. Постепенно в обиход вошла водка – «хлебное вино». И только в XVI веке русские распробовали ее как следует.
В эпоху Ивана Грозного от бдительных иностранцев поступают первые тревожные сигналы о пагубных привычках московитов. Даже досадно, право, – почитаешь мемуары иноземцев, и создается странное впечатление, что тот или иной народ вообще не ведал бражного греха. Будто пока, к примеру, русский Адам грыз то самое яблоко греховного познания, Ева-Британия только и занималась, что благотворительностью, а Ева-Франция – рыцарствовала. Английский посол Энтони Дженкинсон, посетивший Москву в 1557 году, в своих записках говорил о существовании царских кабаков, в которых и мужчины, и женщины пропивали не только свои деньги, но и имущество. Австрийский дипломат Сигизмунд Герберштейн, чьи путевые заметки были созданы примерно в то же время, куда более благодушен. Он писал о праздниках, отмечаемых в России: «Именитые мужи чтут праздничные дни тем, что по окончании богослужения устраивают пиршество и пьянство и облекаются в белые нарядные одеяния, а простой народ по большей части работает, говоря, что праздничать и воздерживаться от работы – дело господское. Человеку простого звания запрещены напитки: пиво и мед, – но все же им позволено пить в некоторые особо торжественные дни, как, например, Рождество Господне и другие дни, в которые они воздерживаются от работы, конечно, не из набожности, а скорее для пьянствования». Похоже, в это время невоздержанность еще не так сильно бросалась в глаза. Дальше дела пошли хуже.
У английского поэта и дипломата Джайлса Флетчера снова появляются упоминания о вредоносных кабаках: «Несчастные работники и ремесленники часто тратят в кабаках все, что должны были бы принести своим женам и детям; часто можно видеть, как они пропивают даже одежду и остаются абсолютно голыми». Утешает лишь одна мысль: англичане на протяжении многих веков также имеют в Европе репутацию пьяниц. Впрочем, не утешает.
Похоже, насильственное угощение, сопровождаемое провокационным вопросом «ты меня уважаешь?» – наша древняя традиция. Петр Петрей де Ерлезунда, посланник шведского короля, писал в XVII веке: «Тому, кто не пьет без остановки, не место среди россиян. Поэтому они и говорят о тех, кто не ест и не пьет на праздновании: "Ты не пьешь, не ешь, значит, ты не хочешь сделать мне честь", и россияне сильно недовольны теми, кто пьет меньше, чем им бы хотелось. Зато если человек пьет столько, сколько ему наливают, они принимают его радушно и относятся как к лучшему другу...» Итак: пьем много, потому что гостеприимные.
Продолжая вникать в причины нашего пьянства, Петрей делает неутешительные заключения о русской жизни: «Слоям населения этой страны чужда животворная и побуждающая движущая сила, которой является самолюбие, они не хотят подняться и разбогатеть, чтобы приумножать свои удовольствия, их жизнь как нигде однообразна, необходимости – мизерные, привычки – закоснели». Значит,
Саксонский ученый Адам Олеарий, секретарь голштинского посольства в России, живший в первой половине XVII века, категоричен: «Россияне преданы пьянству более всякого другого народа в мире. Когда они не в меру напьются, то, как необузданные звери, неистово предаются всему, к чему побуждают их страстные желания. Порок пьянства одинаково распространен у русского народа во всех сословиях, между мужчинами и женщинами, старыми и маленькими, духовными и светскими, выше и ниже, до такой степени, что вид пьяного человека, который валяется в луже – здесь явление обычное». Он приводит несколько случаев, когда не только простой люд, но и царские послы, боясь оскорбить отказом, напивались до смерти. «В большие всенародные праздники, – пишет Олеарий, – люди напивались до безумия, следствием чего являлись частые убийства». Значит, пьем, потому что нравы такие грубые.
Вот один впечатляющий случай от Олеария, демонстрирующий порок пьянства в сочетании с некоторой русской бесшабашностью: «Когда я в 1643 году в Новгороде остановился в любекском дворе, недалеко от кабака, я видел, как подобная спившаяся и голая братия выходила из кабака: иные без шапок, иные без сапог и чулок, иные в одних сорочках. Между прочим вышел из кабака и мужчина, который раньше пропил кафтан и выходил в сорочке; когда ему повстречался приятель, направлявшийся в тот же кабак, он опять вернулся обратно. Через несколько часов он вышел без сорочки, с одной лишь парою подштанников на теле».
Испуганный немец спросил, кто так обобрал несчастного, на это русский «с обычным их "...б т... м...ть", отвечал: "Это сделал кабатчик; ну а где остались кафтан и сорочка, туда пусть идут и штаны". При этих словах он вернулся в кабак, вышел потом оттуда совершенно голый, взял горсть собачьей ромашки, росшей рядом с кабаком, и, держа ее перед срамными частями, весело и с песнями направился домой». Единственное, что в некоторой степени утешает при чтении этого отрывка – оптимизм и доброе расположение духа бесштанного мужика.
Особенное внимание уделяет голштинский путешественник тому, что «даже духовенство не составляет исключения», «духовные особы часто так напиваются, что только и можно по одежде отличить их от пьяных мирян». Некоторые считают Олеария главным создателем мифа о русском пьянстве. И все-таки не следует преувеличивать его роль в создании оскорбительной для нас мифологии. Не думаем, что сочинения голштинца пользовались такой популярностью в Европе, что могли создать порочащий портрет целого народа.
Казалось бы, кого трудно упрекнуть в предвзятости, так это брата славянина. Благожелательный к русским хорватский богослов и писатель Юрий Крижанич, после посещения России во второй половине XVII века, делится столь же невеселыми наблюдениями: «Нигде на свете, кроме одной русской державы, не видно такого гнусного пьянства: по улицам в грязи валяются мужчины и женщины, миряне и духовные, и многие от пьянства умирают». Крижанич пишет об этих картинах с искренней печалью.
А вот что пишет Самуэль Коллинс, личный врач царя Алексея Михайловича: «Некоторые, возвращаясь домой пьяные, падают сонные на снег, если нет с ними трезвого товарища, и замерзают на этой холодной постели. Если кому-нибудь из знакомых случится идти мимо и увидеть пьяного приятеля на краю погибели, то он не подает ему помощи, опасаясь, чтобы он не умер на его руках, и боясьподвергнуться беспокойству расследований, потому что земской приказ умеет взять налог со всякого мертвого тела, поступающего под его ведомство. Жалко видеть, как человек по двенадцати замерзших везут на санях; у иных руки объедены собаками, у иных лица, а у иных остались одни голые кости. Человек двести или триста провезены были таким образом в продолжении поста. Из этого можете увидеть пагубные последствия пьянства, болезни, свойственной не России одной, но Англии», – заключает честный британец. Итак, пьянство плюс отсутствие взаимопомощи...