Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]
Шрифт:
Когда женщины вышли вместе с мальчиком, Ян фон Биберштайн выругался. Потом выругался опять.
– Nec cras, nec heri, nunquam ne credas mulieri [665] , – проворчал он. – Откуда в вас, женщинах, столько коварства? Госпожа чесникова? А?
– Мы коварны. – Зеленая Дама улыбнулась своей убийственно обворожительной улыбкой демоницы. – Мы любим крутить. Ибо мы – дочери Евы. Как-никак нас создали из кривого ребра.
– Это сказала ты.
665
Ни
– Однако, – Зеленая Дама взглянула на Рейневана из-под ресниц, – вопреки кажущемуся нас не так легко обмануть. Или соблазнить. Со времен райского сада нам случалось, это верно, уступать змеям. Но ужам – никогда.
– И что же это должно значить?
– Я – загадка. Отгадай меня, господин Ян.
Просверк в глазу Яна Биберштайна погас так же быстро, как появился.
– Почтенная госпожа чесникова, – он сильнее, чем обычно, подчеркнул титул, – изволит лукавить. А нам тут не до лукавства. Правда, господин из Белявы? А может, я ошибаюсь? Может, тебе весело? Может, тебе кажется, что ты выкрутился? Словно угорь выскользнул из затруднительного положения? До этого еще далеко, ох как далеко. То, что не ты мою Каську обрюхатил, – твое счастье. Но ты напал на нее по-грабительски, за одно это стоило бы тебя четвертовать. Либо, поскольку ты кацер, выдать епископу, пусть он тебя во Вроцлаве на костре изжарит… Ты хотела что-то сказать, госпожа? Или мне показалось?
– Тебе показалось.
Скрипнула дверь, в арсенал вошла матрона. Без чепца. Немного зарумянившаяся. С вздымающимся от волнения бюстом.
– О, – обрадовался господин Ян. – Так быстро получилось?
Ее милость Биберштайнова взглянула на мужа со снисходительностью свысока, подошла, что-то долго шептала на ухо. Чем она дольше шептала, тем сильнее разглаживалось и прямо-таки сияло лицо Яна.
– Ха! – выкрикнул он наконец, засияв до предела. – Юный Вольфрам Панневиц! Ха, черт меня побери! Болтался по Голеньевским Борам, играл в странствующего рыцаря! Наверно, наткнулся на нее, когда она от сундука в лес сбежала… Ха, сто рогатых дьяволов! Я ж помню! А когда потом сюда заезжал, помнишь, жена, как глазами стрелял, краснел и слюни пускал?.. Подарки привозил! Ха! А жениться желания не было. Ну так теперь будет. Потому как это недурная партия, госпожа жена. Совсем недурственная. Сейчас же поеду в Гомоль, к старому господину Панневицу, поболтаем, два отца, о проказах наших потомков. Поговорим о чести и достоинстве…
Он осекся, взглянул на Зеленую Даму и Рейневана, словно удивившись, что они все еще здесь. Насупился.
– Я должен…
– Ничего ты не должен, – резко прервала Зеленая Дама. – Я все беру в свои руки. Забираю его и тотчас же уезжаю.
– И не заночуешь? До Шёнау немалая дорога…
– Выезжаю немедленно. Прощай, господин Ян.
Зеленая Дама спешила, принуждала свою свиту спешить. Они направились на север, к скалам и взгорьям. Ехали быстро, поглядывая на затянутый впереди туманом массив Слёнзы, а позади – синие Рыхлебы и Есёники. Рейневан ехал в конце кавалькады, не очень зная, куда и зачем. Он еще не остыл.
Однако ехали недолго. Зеленая Дама неожиданно приказала остановиться. Кивком пригласила Рейневана ехать за ней
У подножия взгорья стоял каменный покаянный крест. Обычно такие кресты вызывали у Рейневана ассоциации, побуждали к размышлениям. Сейчас крест ничего не вызывал и ни к чему не побуждал.
– Слезай!
Он послушался. Она встала перед ним, ветер рвал ее плащ, облеплял фигуру.
– Здесь мы расстанемся, – сказала она. – Я еду в Стшелин, оттуда домой, в Шёнау. Твое общество нежелательно. Понимаешь? Управляйся сам.
Он кивнул головой. Она подошла, вблизи заглянула ему в глаза. На одно лишь мгновение. Потом отвела взгляд.
– Ты соблазнил мою дочь, паршивец, – сказала она тихо. – А я… Я, вместо того, чтобы дать тебе по морде и проявить презрение, вынуждена краснеть. И мысленно быть тебе благодарной за… Знаешь, за что. О, ты тоже краснеешь? Прекрасно. Как-никак какое-то удовлетворение. Слабое, но все же…
Она прикусила губу.
– Я Агнес де Апольда. Супруга чесника Бертольда Апольды. Мать Ютты де Апольда.
– Я догадался.
– Лучше поздно, чем никогда.
– Меня интересует, когда догадалась ты.
– Раньше. Но меньше об этом. Тебе благоприятствует удача, – заговорила она. – Ты прямо-таки классический пример избранника судьбы. Но прекрати искушать лихо. Беги. Исчезни из Силезии. Лучше всего навсегда. Здесь ты не в безопасности. Биберштайн не был единственным твоим врагом, их у тебя здесь много. Рано или поздно кто-нибудь из них схватит тебя и прикончит.
– Я должен остаться, – прикусил он губу. – Я не уеду, пока не встречусь с…
– С моей дочерью? – Она опасно прищурилась. – Запрещаю. Сожалею, но я не одобряю этой связи. Ты для Ютты неподходящая партия. Ян Зембицкий действительно лишил тебя всего и все отнял, но я не такая расчетливая, как Биберштайн, я согласилась бы на зятя бедного, богатого только сердцем, так пусть же любовь торжествует в шалаше. Но я не позволю дочери связать себя с преследуемым изгнанником. Ты сам, если в тебе есть хоть кроха порядочности, а я знаю, что есть, не допустишь, чтобы твои враги добрались по твоим следам до нее. Не подвергнешь ее опасности и риску. Подтверди.
– Подтверждаю. Но я хотел бы… я желал бы…
– Не желай, – тут же прервала она. – Это бессмысленно. Забудь о ней. И дай ей забыть. Ведь уже два года, парень. Я знаю, тебе будет больно, но я скажу: у времени огромные способности вылечивать. Стрела Амура, бывает, войдет глубоко. Но и такие раны заживают со временем, если их не бередить. Она забудет. Возможно, уже забыла. Я говорю это не для того, чтобы ранить тебя. Наоборот, чтобы облегчить. Тебя гнетет мысль об ответственности, об обязанности. О долге. У тебя нет никаких долгов, Рейнмар. Ты свободен от обязательств. Возможно, я буду прозаичной до боли, но что здесь поэтизировать? То, что вы переспали друг с другом, – незначительный эпизод.
Он не ответил. Она подошла к нему. Очень близко.
– Встреча с тобой, – шепнула она, осторожно коснувшись его щеки, – встреча с тобой была удовольствием. Я буду ее помнить. Но не хотела бы никогда больше тебя встречать. И видеть. Никогда и нигде. Это ясно? Ответь.
– Ясно.
– На тот случай, если тебе что-нибудь придет в голову, знай: Ютты нет в Шёнау. Она уехала. Расспросы тамошних или окрестных жителей ничего не дадут. Никто не знает, где она сейчас. Понял?
– Понял.