Божьи воины. Трилогия
Шрифт:
– Началось, – подтвердил, сверкнув глазами, голиард. – Началось, господа! Прокоп ударил! В Масленицу перешел границу Опавского княжества.
– Значит, война.
– Война, – как эхо повторил Урбан Горн. Deus pro nobis! [693]
– А если с нами Бог, – глухо договорил Дроссельбарт, – то кто же против нас?
Ветер дул с юга.
Глава семнадцатая,
в которой в Силезию вступает Табор, Рейневан начинает диверсионную деятельность, а князь Болько Волошек замахивается на колесницу истории.
693
С
На встречу с Табором отправились Рейневан, Урбан Горн и Жехорс. Бисклаврет и Дроссельбарт поехали к Глухолазам и Нисе, чтобы заниматься черной пропагандой и сеять панику. Шарлей и Самсон должны были присоединиться позже.
Вначале ехали трактом на Рачибуж, по Краковской дороге. Однако вскоре, за Прудником, начались неприятности – дорогу полностью запрудили беженцы. В основном из-под Озоблоги и Глубчиц, откуда, как с тревогой в глазах утверждали беженцы, гуситов уже видно. Путаные, рваные сообщения говорили о сожжении Остравы, разграблении и уничтожении Гуквальдов. Об окружении Опавы. Гуситы, бормотали дрожащими голосами беглецы, идут жуткой силой, тьмой невидимой. Слыша это, Жехорс по-волчьи щерился. Пришло его время. Время сольных номеров черной пропаганды.
– Идут гуситы! – крикнул он проходящим мимо бeженцам, изменяя голос так, чтобы в нем звучала паника. – Жуткая сила! Двадцать тысяч вооруженного люда! Идут, жгут, убивают! Бегите, люди! Смерть близится! Они уже здесь, здесь! Их уже видно. Сорок тысяч гуситов! Никакая сила их не удержит!
Вслед за беженцами и их телегами, перегруженными пожитками, на дорогах появилась армия. Явно тоже бегущая. Рыцари, копейщики и стрелки с достаточно угрюмыми минами слушали сообщения о надвигающихся пятидесяти тысячах гуситов, сведения, выкрикиваемые искусственно паническим голосом и плотно нафаршированные перевранными либо полностью выдуманными цитатами из Апокалипсиса и книг пророков.
– Идут гуситы! Сто тысяч! Горе нам, горе!
– Хватит, – проворчал Горн. – Притормози малость. Перебор – вреден.
Жехорс притормозил. Впрочем, уже некого было агитировать, дорога опустела. А спустя некоторое время они заметили два совершенно одинаковых столба черного дыма, вздымающихся высоко в небо из-за стены леса.
– Новая Цереквия и Кетж, – указал головой один из последних беженцев, едущий вместе с женой и монахом-миноритом на телеге, полной имущества и детей. – Уже вторые сутки горят. Там, наверно, кучи побитых людей лежат…
– Это кара Божья, – сказал Жехорс. – Бегите, люди, да побыстрее! И подальше. Потому как, истинно глаголю вам, будет как нападение тому лет двести: дойдут вороги аж до Легницы. Так нас Бог карает. За грехи священников.
– Это что ж вы говорите?! – возмутился монах. – Какие грехи? У вас что, разум помешался? Не слушайте его, братья! Это ложный пророк! Или предатель!
– Бегите, добрые люди, бегите! – Жехорс подогнал коня, но еще повернулся в седле. – А монахам и попам не верьте! И воду в пригородах не пейте! Епископ вроцлавский приказал колодцы травить!
Они миновали притихшие в ужасе Глубчицы, ехали дальше, держа справа Опавские горы и массив Толстого Есёника. Направление указывали дымы, которых становилось все больше. Горели уже не только Новая Цереквия и Кетж, но и по меньшей мере пять других поселений.
Выехали на взгорье. И увидели двигающийся Табор. Длинную колонну конницы, пехоты, телег. Услышали пение.
Slyste rytieri boz'i, pripravte se jiz k boji, chv'alu boz'i ku pokoji statecne spievajte! Antikristus jiz chod'i, zap'alen'u p'ec'i vod'i, knezstvo hrd'e jiz plod'i, pro Buoh znamenajte!Впереди
За хорунжими едут командиры. Покрытые пылью и славой воины великие вожди. Прокоп Голый, которого легко узнать по фигуре и огромным усищам. Рядом с ним Маркольт из Браславиц, знаменитый таборитский проповедник и идеолог. Он, как и Прокоп, поет, и так же, как на Прокопе, на нем меховой колпак и шуба. Поет также Ярослав из Буковины, командующий полевыми войсками Табора. Поет, чудовищно фальшивя, Ян Блех из Тешницы, гейтман общинных войск. Рядом с Блехом едет, но не поет, на боевом жеребце Блажей из Кралуп в тунике с большой красной Чашей на латах. Рядом Федька из Острога, дерущийся рядом с гуситами русский князь, атаман и дебошир. Дальше следуют вожаки городских рекрутов: Зигмунт из Вранова, гейтман Сланого и Отик из Лозы, гейтман Нимбурка. За ними – союзник таборитов, рыцарь Ян Змрзлик из Свойшина, в полных доспехах, на щите герб: три красные полосы на серебряном поле. Два едущих бок о бок со Змрзликом рыцаря также носят гербы. Польская Венява, черная буйволиная голова красуется на золотом щите Добеслава Пухалы, ветерана Грюнвальда, ведущего хоругвь, состоящую из поляков. На щите у Яна Товачовского из Чимбурка красные и серебряные зубцы. Он командует сильной ратью моравцев.
694
Истина восторжествует (лат.).
Ветер дул от Есёника. Было одиннадцатое марта 1428 года Господня. Четверг перед воскресеньем Letare [695] , которое в Чехии называют Дружебным.
695
Третье воскресенье перед Пасхой.
Конный разъезд. Легковооруженные в капалинах и саладах, с рогатинами.
– Урбан Горн и Рейнмар из Белявы. Фогельзанг.
– Знаю, кто вы, – не опускает глаз командир разъезда. – Вас ожидали. Брат Прокоп спрашивает, свободна ли дорога. Где неприятельские войска? Под Глубчицами?
– Под Глубчицами, – насмешливо улыбается Урбан Горн, – нет никого. Дорога свободна, никто ее вам не преградит. В округе нет никого, кто осмелился бы.
Глубчицкие пригороды полыхали, огонь быстро поедал соломенные крыши. Дым совершенно застил город и замок – объект хищных взглядов таборитских командиров. Прокоп Голый заметил эти взгляды.
– Не трогать, – повторил он, выпрямляясь над поставленным посреди кузницы столом. – Не трогать больше ни Глубчиц, ни окружающих деревушек. Князь Вацлав погорельные выплатил. Договор заключен. Мы слово сдержим.
– Они, – буркнул проповедник Маркольт, – свое не сдерживают.
– А мы сдержим, – обрезал Прокоп. – Ибо мы Божьи воины и истинные христиане. Выдержим слово, данное князю глубчицкому, наследнику Опавы. Во всяком случае, до тех пор, пока хозяин Опавы будет держать свое. Но если предаст, если выступит против нас с оружием в руках, тo, клянусь именем Господа, унаследует только дым и пепел.