Божьи воины. Трилогия
Шрифт:
Рейневан рванулся и аж присел, с такой силой стоящий за ним Кших из Костельца прижал его, вцепившись могучими руками в плечи. Двое прислужников схватили Горна за руки, третий с большой ловкостью завязал ему вожжи вокруг локтей и шеи, стянул, затянул узел.
– Бог видит, – преувеличенным жестом воздел руки поп. – Видит Бог, князь, ты поступаешь правильно. Firmetur manus tua. Да будет крепка мышца твоя [697] , когда давит она гидру ереси.
697
Псалом 88:14.
– Мы –
– Вы – послы, но послы дьявола. А слово, данное еретику, силы не имеет. Горн – предатель и еретик. И ты тоже еретик. Когда-то, Рейневан, ты был мне другом, поэтому я связывать тебя не велю. Но заткнись!
Он съежился.
– Его, – князь головой указал на Горна, – я выдам епископу. Это моя обязанность как доброго христианина и сына церкви. Что же до тебя… Однажды я тебя уже спас по старой дружбе. И сейчас тоже отпущу…
– Это как же так? – взвизгнул священник, а Фалькенхайн и иоанниты заворчали. – Кацера отпустите? Гусита?
– Ты заткнись, патер. – Волошек сверкнул из-под усов зубами. – И не пищи, пока не спросят. Отпущу тебя на волю, Рейневан из Белявы, помня когдатошнюю нашу дружбу. Но это последний раз, клянусь муками Господними! Последний раз! Не вздумай мне больше попaдaтьcя на глаза! Я стою во главе крестоносного войска, вскоре мы соединим свои силы с епископской армией, вместе пойдем на Опаву, чтобы вас, кацеров, стереть с лица земли. Даст Бог, оценит епископ Вроцлавский, какой я правоверный католик! Кто знает, может, за это простит мне мои долги. Кто знает, может, вернет то, что некогда грабанул у Опольского княжества! Выше крест, так хочет Бог, вперед, вперед на Опаву!
– Там, где были предместья Опавы, – проговорил связанный Горн, – сегодня ветер пепел разносит. Вчера Прокоп был уже под Глубчицами. Сегодня он еще ближе.
Болько Волошек подскочил и коротко ударил его кулаком по уху.
– Я сказал, – прошипел он, – что не стану с тобой болтать, предатель. А слушать твою болтовню – тем более. Рейневан! – резко повернулся он. – Что он об Опаве говорил? Что она вроде бы взята? Не верю! Отпусти его, Кжих!
– Опава защитилась. – Отпущенный Рейневан помассировал руку. – Но пригороды сожжены. Сожжены Кетж и Новая Цереквия, а до тогo еще Гуквальды и Острава. Градец на Моравице и Глубчицы уцелели, и все это благодаря исключительной разумности князя Вацлава. Он договорился с Прокопом, заплатил пожоговые, уберег княжество. Во всяком случае, его часть.
– И я должен в это поверить? Поверить, что Пшемек Опавский не стал биться? Что позволил сыну договариваться с гуситами?
– Князь Пшемек сидит за стенами опавского замка, как мышь под метлой. Посматривает на пожары, потому что в какую сторону ни глянет – всюду пожар. А у молодого князя Вацлава, видать, свой разум. Позавидовать и подражать.
– Бог накажет, – взвился священник, – тех, кто с кацерами стакивается, кто с ними договаривается. Договор с кацером – это договор с сатаной! Кто его заключит, тот будет на веки веков проклят. И здесь, на земле, при жизни покаран…
– Милостивый князь! – крикнул, влетая в комнату, солдат в капалине. – Посланец!
– Давай его сюда!
Гонец – это было видно и чувствовалось – не жалел ни себя, ни коня. Слой засохшей грязи покрывал его до пояса,
– Говори!
– Идут чехи… – выдохнул гонец, хватая ртом воздух. – Большой силой… Все палят… Озоблога сожжена… Прудник взят…
– Чтоооо?
– Прудник взят… В городе жуткая резня… Чижовице горят… Белая горит… Захвачена… Гуситы…
– Ты что, вконец спятил?
– Гуситы… под Глогувком…
– А где епископская армия? Где Ян Зембицкий, где княжичи Рупрехт и Людвик? Где господин Пута?
– Под Нисой. Говорит, чтобы ясновельможный князь как можно скорее шел к ним…
– К ним?! – взорвался Волошек, стискивая засунутый за пояс буздыган. – Они пятятся, бросают мои города и имущество на погибель, а я должен идти к Нисе? Епископ приказывает? Конрад из Олесьницы, тот ворюга, пьяница и прелю… бабник, смеет мне приказывать? А вы чего зенки вытаращили? Советуйте, мать вашу! Советуйте! Что делать?
– В атаку! – рявкнул иоаннит. – Gott mit uns! [698]
– Может, неверные сведения? – заморгал силезец герба Нечуя.
– Идем к Нисе, – твердо сказал Фалькенхайн, – соединяться с епископом Конрадом. Нас будет сила, в общем бою мы побьем еретиков. Отомстим за сожженные города…
Князь взглянул на него и скрежетнул зубами.
– Не советуй, как мстить. Советуй, как сохранить!
– Договориться? – бухнул Огончик. – Заплатить пожоговые?
698
С нами Бог! (нем.)
– Чем платить? – скрипнул зубами Волошек. – Мой Прудник… Сладкий Иисусе! Мой Глогувек!
– Надо положиться, – снова проговорил священник, – на веру в Бога… Будет то, что Бог даст… Вот Библия… Раскрою наугад, что прочту, тому исполниться…
– И предали заклятию, – раздельно проговорил, опережая священника, Урбан Горн, – все, что в городе: и мужей, и жен, и молодых, и старых, и волов, и овец, и ослов, все истребили мечом [699] .
Болько Волошек обжег его взглядом, Горн утих. Но тут же заговорил Рейневан.
699
Книга Иисуса Навина, 6:20.
– И сжег Иисус Гай, – подхватил он, – и обратил его в вечные развалины, в пустыню до сего дня [700] . Подумай, Болько. Прими решение. Пока еще не поздно… Это революция, Болько, – продолжал он, видя, что Пяст не спешит его прерывать. – Мир обретает новый вид, набрав большие обороты. Колесница истории мчится, уже никакая сила не в состоянии удержать ее. Ты можешь сесть на нее либо позволить смести себя. Выбирай.
– Ты, князь, можешь, – проговорил Горн, – быть с победителями либо среди побежденных. Побежденным, как утверждают классики, всегда горе. Победителям же… Победителям – власть и могущество. Ибо новый вид мир примет также на картах.
700
Там же, 8:28.