Божьи воины. Трилогия
Шрифт:
– Ты совершенно права.
– Мне что-то тоже кажется, что он вернется с княжеским разрешением.
– Ты совершенно права. Надо отсюда сбегать, Дорота. Немедленно. Сегодня же.
– Мне тоже надо убегать, – охнула Эленча, бледная как бумага. – Я тоже, – выдавила она, – знаю того… человека. Думаю, он по моим следам добрался до Олавы. Он меня преследует.
– Невозможно, – возразил Рейневан. – Он преследует меня! Он за мной охотится. Его цель – я.
– Нет я. Уверена, что я.
Самсон уселся на нарах. Взгляд у него был вполне осмысленный.
– Я думаю, – проговорил он совершенно нормально, –
Они покинули Олаву перед сумерками, незаметно. Оказалось, что у Дороты Фабер многочисленные знакомства среди нужных людей. Одежду предоставил и тайно выйти из госпиталя помог им госпитальный швейцар, поглядывающий на рыжеволосую куртизанку маслеными глазками. Такой же взгляд был и у плечистого парня, который повел их в конюшню, помогая Самсону идти. А помогать было нужно. Впрочем, Рейневан тоже был не в самой лучшей форме. С беспокойством думал о ждущей их конной поездке.
Дорота и Эленча, как оказалось, подумали об этом. С помощью швейцара и паренька привязали обоих к седлам ремнями так, чтобы они могли удержать в седлах более или менее прямое положение, не сползая, не падая. Это было не очень-то удобно. Однако Рейневан не ныл. У него были основания полагать, что если их схватит Биркарт Грелленорт, то удобства окажутся еще менее приятными.
Они покинули город через калитку, расположенную неподалеку от Бжегских ворот, в юго-восточной части города. Сделать это пришлось не выбирая, а по необходимости. У Дороты были знакомства среди здешних стражников. На сей раз красоты или многообещающих улыбок оказалось мало – необходимы были звонкие аргументы. Долг Рейневана куртизанке быстро увеличивался.
– У тебя могут быть неприятности, – сказал он, когда они прощались. – Деньги они взяли, но в случае чего выдадут тебя, не сморгнув глазом. Не хочешь бежать с нами?
– Я управлюсь.
– Наверняка?
– Это всего лишь мужчины. Я умею с ними обращаться. Поезжайте с Богом. Дай тебе здоровья, Эленча.
– И тебе, госпожа Дорота. Благодарю за все.
Они объехали город с юга. По дорожке меж лозняка добрались до реки. Нашли брод, переправились на левый берег. Вскоре копыта лошадей застучали по более твердой земле. Они были на тракте.
– Планы не изменились? – уточнила Эленча, вовсе не плохо, как оказалось, пользовавшаяся седлом. – Едем туда, куда и должны?
– Да, именно туда.
– Держитесь хорошо?
– Держимся.
– Тогда в путь. Оставим Вроцлавский тракт и поедем на запад. Быстрее! Надо, пока светло, уехать насколько удастся.
– Эленча.
– Слушаю.
– Благодарю тебя.
– Не благодари.
Майская ночь пахла черемухой.
Сказав, что они держатся, Рейневан солгал Эленче Штетенкрон. По правде говоря, их – его и Самсона – держали в седлах исключительно ременные упряжи. И страх перед Грелленортом.
Ночная дорога была настоящей дорогой на Голгофу. Истинным благом было то, что Рейневан мало что о ней помнил и ассоциировал, его снова начала трясти лихорадка, что в значительной степени лишило его связи с окружающим миром. С Самсоном было не лучше, гигант стонал, ежился и горбился в седле, словно пьяный покачиваясь над гривой коня. Эленча завела своего коня между ними, поддерживала обоих.
– Эленча?
– Слушаю.
– Три
– Не хочу об этом говорить.
– Дорота говорила, что позже, в декабре, ты пережила резню в Барде…
– Об этом я тоже говорить не хочу.
– Прости.
– Мне нечего тебе прощать. Держись в седле, пожалуйста. Выпрямись… Не наклоняйся так. Боже, когда же наконец кончится эта ночь…
– Эленча…
– Твой друг ужасно тяжелый.
– Не знаю… как тебя отблагодарить…
– Знаю, что не знаешь.
– Что с тобой?
– У меня немеют руки… Выпрямись, пожалуйста. И двигайся вперед.
Они двигались.
Светало.
– Рейнмар?
– Самсон? Я думал, что…
– Я в сознании. В общем-то. Где мы? Далеко еще?
– Не знаю.
– Близко, – бросила Эленча. – Монастырь близко. Я слышу колокол… Утренняя молитва… Мы приехали…
Голос и слова девушки прибавили им сил, эйфория превозмогла усталость и температуру. Отделяющее их от цели расстояние они преодолели быстро, даже не заметив. Выбирающийся из липкой и лохматой серости мир сделался совершенно нереальным, призрачным, иллюзорным, непонятным, все, что происходило вокруг, происходило как во сне. Словно из сна были носящиеся в воздухе козодои, словно из сна был монастырь, как из сна была монастырская калитка, скрежещущая петлями. Из тумана, как из сна, появилась монахиня-привратница в серой рясе из грубой фризской шерсти. Словно из иного мира прозвучал ее окрик… И колокол. Утренняя молитва, колотилось в голове Рейневана, laudes matutine… А где пение? Почему монашенки не поют? Ах, да, это же Белая Церковь, орден кларисок, клариски часовые молитвы не распевают, а просто читают их… Ютта… Ютта? Ютта!
– Рейневан!
– Ютта…
– Что с тобой? В чем дело? Ты ранен? Матерь Божия! Снимите его с седла… Рейневан!
– Ютта… Я…
– Помогите… Поднимите его… Ах! Что с тобой?
– Рука… Ютта… Уже все… Я могу стоять… Только ноги у меня ослабли… Позаботьтесь о Самсоне…
– Мы обоих забираем в инфирмерию [767] . Сейчас, немедленно. Сестра, помогите…
– Подожди.
Эленча фон Штетенкрон не слезла, ожидала в седле, отвернув голову. Взглянула на него только тогда, когда он произнес ее имя.
767
комната для больных (пол. уст.).
– Ты говорила, что тебе есть куда ехать. Но, может, останешься?
– Нет. Еду сразу.
– Куда? Если я захочу тебя найти…
– Сомневаюсь, чтобы тебе захотелось.
– И все же?
– Скалка под Вроцлавом… – сказала она медленно и как бы с трудом. – Владения и табун госпожи Дзержки де Вирсинг.
– У Дзержки? – Он не скрыл изумления. – Ты – у Дзержки?
– Прощай, Рейнмар из Белявы. – Она развернула коня. – Позаботься о себе. А я… Я постараюсь забыть, – сказала она тихо, будучи уже достаточно далеко от монастырской калитки, чтобы он никоим образом не мог услышать.